– Мам, я дом сняла!

– О, класс, а там есть беседка или летняя кухня? – обрадовалась она. – Будем жарить барбекю! Когда мы переезжаем?

– Не мы, а я! Мама, я тебя очень люблю и буду рада видеть на выходных! – неожиданно для себя сказала я. Голос мой прозвучал твердо и жёстко.

Мать картинно затушила сигарету, встала и, как каравелла, выплыла из кухни. Трагически молчала целую неделю, пока я собирала вещи. Всей своей грузной фигурой она демонстрировала ущемлённое материнское достоинство, глубокую обиду на неблагодарную дочь, но я, к своему удивлению, всё-таки оторвалась от неё. Наконец-то я смогу быть собой: сидеть в ванной с бокалом вина, раскидывать вещи даже по полу, вставать, во сколько пожелаю, стряхивать пепел в раковину, слушать громко музыку, смотреть те фильмы, которые хочу я, а не мама… Вообще-то, у меня уже могла бы быть совершеннолетняя дочь, может быть, даже внуки, но я сама оставалась вечным ребёнком, игрушкой в руках матери… Я так и не пережила свой переходный возраст; пресловутый юношеский максимализм догнал меня только сейчас, почти в тридцать шесть. Помню, Светка Иванова в пятнадцать из дома сбежала, многие мои одноклассники свалили от родаков сразу после окончания школы. Я же всегда старалась быть хорошей дочерью, не огорчать маму, не оставлять её одну, как когда-то сделал это «предатель-отец».

– Тяжело ты мне досталась, Ира! – частенько напоминала мама, хотя прекрасно знала, что больше всего на свете я ненавижу, когда моё имя коверкают таким образом.

– Меня Ирма зовут! – защищалась я.

– Для меня ты всегда будешь Ириной. Прекрасное греческое имя – означает «мир», «покой»! Это твой папенька настоял записать тебя Ирмой – а потом уехал от нас в свою Данию! Перед Богом, по крещению, ты – Ирина! Вся в отца, в его породу пошла! Мелкая, тонкокостная, бледная, безликая, как будто и не моя дочь вовсе, а подкидыш какой-то… От меня, потомственной статной казачки, ничего не досталось… Румяная, яркая, крупная, мужики штабелями падали, а я всем отказала! Не хотела, чтобы ты с чужим дядькой росла! Боялась тебя травмировать! А теперь ты сбегаешь так же, как и твой отец! Бессовестная, яблочко от яблони недалеко падает, родную мать в дом не пускаешь! Вырастила эгоистку!

– На выходные приезжай, мама, welcome, но жить вместе больше мы не будем! Вырастила – отпусти! Я отблагодарила тебя сполна – купила квартиру, машину… По элитным курортам ездим, массажи, косметологи, хороший фитнес-клуб, любой каприз, всё самое лучшее – для мамочки… Дай мне устроить свою жизнь, я детей хочу!

– А вот я бабушкой быть не готова, на меня не рассчитывай! Подумай, нужны ли вообще эти дети… Знала бы, что дочь так будет ко мне относиться – не рожала бы!

– А я и не просила себя рожать, это был твой выбор! – не выдержала я, выскочила из квартиры, села в машину и разрыдалась. Слёзы облегчения катились по моему лицу. Даже не верилось, что я высказала матери всё, что думала. Я хочу жить одна, хочу иметь личное пространство, хочу создать свою семью, а не находиться под вечным гнётом недовольной мамаши. Я ехала в новое жилище, и будто крылья вырастали у меня за спиной. Я чувствовала, что всё делаю правильно, и в Душе потихоньку воцарялся мир и покой. Может, и не зря меня крестили Ириной…

В Подмосковье моя жизнь потекла размеренно, приятно и беззаботно. Я наслаждалась одиночеством. Стояла ранняя весна, природа просыпалась после долгих холодов, как и всё моё естество. Каждый день я гуляла возле дома со своим французским бульдогом Мотей (кот остался с мамой). Он носился по двору как угорелый и ночами мило храпел на первом этаже. Моя спальня была на втором, так что мы с пёсиком не мешали друг другу. На приключения совсем не тянуло: я ездила на работу в банк, занималась пилатесом и йогой, выращивала цветы, радовалась каждому солнечному лучику, пению птиц и чувствовала глубокое умиротворение. И даже Катерина, несмотря на весь свой напор, не могла вытянуть меня на тусовку в Москву. Кроме неё в гостях бывала лишь моя подруга, психолог и писатель Нина, с ней мы устраивали банные дни.