Что это? – полюбопытствовал Фергессон. Он повернулся, чтобы посмотреть.

Пес, тяжело дыша, уселся на задние лапы. Он не сводил глаз с шарика, который теперь был размером с арбуз. Шарик был красным. Негр, смеясь, отвел его ото рта и утер губы тыльной стороной ладони. Смех мешал ему надувать дальше.

– Слышь, – сказал кто-то из его приятелей, протягивая руку. – Дай-ка его мне.

– Нет, я сам надую; ему больше нравится, когда надуваю я.

Он снова стал дуть, шарик распухал, собака смотрела. Внезапно плечи негра затряслись, и он выронил шарик. Тот с шипением устремился прочь. Множество ладоней хлопали по нему, когда он скакал по полу. Пес заскулил и бросился за шариком, потом повернул обратно. Его округлое туловище подергивалось. Прислонившись к стене, негр беззвучно смеялся, а его друзья шарили меж столов и стульев в поисках опустевшего шарика.

– У меня еще есть, – сказал негр, сунув руку в карман пальто. Оттуда, словно пальцы перчаток, показались шарики. – Ух ты, – изумился он, – да у меня здесь все шарики на свете; бросьте тот, он грязный.

На этот раз он стал надувать желтый шарик. Пес делал глотательные движения и то высовывал, то прятал язык. Странно, подумал Фергессон, а собаке-то что здесь нужно? Он подумал о своей собственной собаке, погибшей под колесами машины клиента. Та собака спала у него в мастерской, под машинами, которые он ремонтировал. Теперь прошло уже несколько лет.

Желтый шарик был полностью надут, и негр завязал его горловину. Пес, встав на ноги, алчно скулил, поднимая и опуская голову.

– Бросай ему шарик, – настаивала какая-то женщина. – Не заставляй его ждать.

– Давай, – сказал еще один из-за стола.

– Да не тяни ты, бросай.

Негр, высоко подняв шарик, позволил ему упасть. Пес поймал его носом и боднул. Шарик поднялся и перелетел через стол. Пес последовал за ним и снова его боднул; шарик взлетал и падал, а пес все время держался под ним. Люди расступались, чтобы дать ему дорогу. Пес с открытым ртом скакал по кругу, будто его упитанное тело было деталью цевочного зацепления, приводящего его во вращение. Он не видел ничего, кроме шарика, а когда на кого-нибудь натыкался, тот отодвигался, чтобы пес мог бежать дальше.

– Эй, эту собаку надо поместить в психиатрическую лечебницу, – обратился Фергессон к соседу по стойке.

Он начал смеяться. Он смеялся, пока не почувствовал, что из глаз у него льются слезы; откинувшись к стойке, он повизгивал от смеха. Пес метался между стульями и ногами людей, прыгая на шарик, ударяя его, вновь и вновь поднимая его в воздух, а потом, возбужденный, куснул его – и шарик лопнул.

– Тяф! – пропыхтел пес и остановился как вкопанный.

Глаза у него помутнели, он сел, хватая воздух огромными грубыми глотками. Казалось, у него голова идет кругом. Лоскуты, оставшиеся от шарика, собрал с пола молодой цветной парень в пурпурной рубашке – он осмотрел их, а потом спрятал в карман своей спортивной куртки.

– Господи, – сказал Фергессон, вытирая глаза. Пес устроился отдыхать, а негр опять надувал шарик. На этот раз голубой. – Сейчас снова побежит, – сказал он соседу по стойке, который тоже смотрел с ухмылкой на эту сцену. – Он что, так и бегает весь вечер? Не устает?

– Хватит, – сказал негр, выпуская воздух из шарика.

– Нет, давай еще, – потребовала женщина.

– Еще разок, – сказал кто-то у стойки.

– Он слишком устал, – сказал хозяин пса, засовывая шарик обратно в карман. – Позже, может быть.

– Ничего не понимаю. Какой прок от этого псу? – сказал Фергессон, обращаясь к соседу по стойке.

Тот, продолжая ухмыляться, помотал головой.

– Это против природы, – сказал Фергессон. – Извращение какое-то. Наверное, он ни о чем, кроме шариков, не думает, что днем, что ночью. Ни о чем, кроме шариков.