Шли годы в ожидании встречи с любимым, который все не появлялся, а Клава все это время не менялась внешне нисколечко как заколдованная. Только глаза голубые стали серыми. Про своего любимого девушка не так чтобы многое помнила: синие глаза, улыбка белозубая, густой русый чуб да нрав веселый. Еще известно было, что Иван – отличный шахматист, поэтому в каждом новом городе, куда посылали его отца офицера, он первым делом записывался в шахматный клуб. Вот и Клава, в шахматы не играющая, стала посещать подобные сообщества с уверенностью, что её любимый Ванечка когда-то сюда обязательно наведается.

История, которую поведал Петрович, как и все его байки, была увлекательной, но неправдоподобной. Скорее всего, именно за неправдоподобность я и любил его слушать. Но обычно его рассказы описывали события, которые я не мог проверить, а здесь все события и персонажи не вымышленные, а реальные, так что проверить подлинность не составляло труда. Хотя, с другой стороны, как я подойду к женщине и спрошу сколько ей лет. Посему я отнёсся к этой истории, как и ко всем байкам Петровича, скептически, но с интересом.

В следующую пятницу мне всё же удалось познакомиться с членами шахматного клуба. Тамара Трофимовна представила меня «всевидящим оком домоуправления, связующим звеном между реальной властью на местах и инициативой граждан». Думаю, что слова домоправительницы так же, как и я, никто не понял. Все просто знали, что если в клубе в углу стоит стол, на котором красуется табличка «Куратор», то должен это место кто-то занимать. Ну и ключи от шкафа, куда прячутся доски, кто-то должен хранить. Поэтому отношение к моей персоне обозначилось безразлично дружелюбное. А когда уважаемый член клуба Пётр Карпович Хромых доложил, что счёт в его противостоянии со мной 1:1, то дружелюбия прибавилось.

В заключении официальной части Тамара Трофимовна напомнила, что скоро предстоит матч с шахматным клубом из недавно построенной рядом высотки и желает нам к такому событию хорошо подготовиться.

Начались будни шахматного клуба. Каждую пятницу я раздавал деревянные сокровища членам клуба в определенный час, получал после игр и запирал шкаф перед уходом. Всё время между раздачей и сбором я проводил за своим столом, наблюдая за ходом баталий и общаясь с членами клуба на различные темы.

Обязанности были необременительные, а если добавить к этому еще и общение с умными, милейшими людьми, то общественная нагрузка становилась делом крайне приятным. Но, раздумывая над организацией дел в клубе, я решил, что члены клуба тратят много времени на получение комплектов шахмат и на их сдачу. Поэтому я решил приходить заранее и расставлять шахматы самостоятельно. Мне это несложно, а члены клуба получат дополнительное время за доской.

Петрович, узнав о моей инициативе, воспринял ее скептически. А на мою просьбу объяснить причину ответил, что не знает, и добавил:

– Даже меняя местами банки с консервами в чулане, задумывайся, не нарушаешь ли ты гармонию мироздания и что за этим может последовать, – объяснил он свой скепсис.

Заявление друга я, как водится, пропустил мимо ушей как нечто, не имеющее, на мой взгляд, никакой связи с реальностью, и в следующую пятницу пришедшие в клуб граждане были немало удивлены тем, что всё уже готово к игре и не стоит тратить лишнее время на оргмоменты. Общественность приняла новшество положительно.

Но события этого дня заставили меня вспомнить рассуждения Петровича, которые ранее я счёл праздными. Клавдия Алексеевна пришла раньше обычного и заняла привычное место. Мне уже доводилось несколько раз перебрасываться с ней парой слов, но большую часть времени она проводила одна за тем же столом возле входа, читая книгу. Что она читала, никто не знал, поскольку обложку скрывала очень старая газета ещё советских времён. Чтение странная посетительница клуба прерывала, только когда вдруг разгоравшиеся споры переходили невидимую черту, за которой дискуссия могла перерасти в скандал.