Говорить больше не хотелось, стук колес убаюкивал, я все еще чувствовала себя вымотанной и слабой. Было страшно снова увидеть кошмар во сне, поэтому я до упора считала мелькающие мимо фонари и не заметила, как все же заснула.

Я не планировала возвращаться домой в это лето. Сначала база, где мы собирались как следует отдохнуть после сессии, потом я планировала подработать немного. Договорилась устроиться официанткой в кафешку неподалеку от универа. Хорошая бумага для рисования стоила недешево, а расходовалась быстро. А если еще брать курсы. В общем, мне были нужны деньги. Просить у родителей было неудобно – кроме меня, у них еще двое детей. А зарплаты в нашем городке не очень большие.

Договориться с общежитием тоже оказалось просто. Комендант весьма благосклонно относилась к подрабатывающим студентам, поэтому летом никого принудительно не выселяли. Моя соседка уехала домой сразу после экзаменов, вся комната осталась в моем распоряжении. Только вот не пригодилось.

Две ночи после приезда с базы я провела в компании разговорчивой вахтерши под телевизор и чай, а потом попросилась на работе в ночную смену. Спать днем оказалось легче. Я уставала и отрубалась, едва коснувшись подушки. Если вымотаться как следует, то несколько часов сна у меня есть. А даже если кошмар, то просыпаться от него, когда светит солнце, намного приятнее, чем ночью. Если вообще слово «приятно» можно отнести к тому, что со мной происходило.

Наверное, стоило бы обратиться к врачу, но я расшифровала выписку из больницы: «F23.2 под вопросом, рекомендуется обследование и наблюдение». F23.2 – шизофреническая реакция. И пусть «психоз обычно длится несколько дней или недель и бесследно проходит», но я не была готова к подтверждению диагноза. Спасибо, я пока как-нибудь так. Только вот через пару недель я уже начинала сомневаться. Может быть, сдаться врачам – и не такая уж плохая идея.

Одно дело – кошмарные сны. Это, конечно, неприятно. Но там можно проснуться и понять, что все это неправда. А мой кошмар не заканчивался, когда я просыпалась. Шорохи, какие-то шаги, шуршание по углам. И постоянное ощущение, что на меня кто-то смотрит из пустого угла… Я уговаривала себя, что это просто стрессовая реакция, и все пройдет, как только… Ну, например, со временем.

В описании шизофрении, которое я изучила вдоль и поперек, значилось, что отрицание болезни – тоже один из симптомов. Но ведь Макс мне поверил. Или, может, просто не стал спорить? Да нет, мне показалось, он был вполне искренним. Как бы то ни было, обсудить с ним я ничего не могла, на связь он не выходил. Номер Дана тоже был недоступен.

Поэтому, когда раздался звонок с незнакомого номера и некто, представившийся Рейном Сайондзи, сообщил, что желает со мной поговорить о том, что случилось в лесу, я испытала двойственные чувства. С одной стороны, кто он и что ему можно рассказывать? С другой стороны, если это кто-то, связанный с семьей Дана, я смогу узнать, как он, и спросить, где Макс.

Сегодняшняя смена была дневной, пришлось отпрашиваться. Человек в телефоне сказал, что заедет в двенадцать. Я даже не успела ни назвать адрес, ни сказать, что время не самое удобное. Естественно, ровно к двенадцати я освободиться не успела, и еще только снимала фартук, когда он зашел в кафе. Я его узнала. И дело было не только во внешности. Я узнала взгляд, и это высокомерно-равнодушное выражение лица. Это он увез Дана на вертолете. Сейчас он смотрел на меня точно так же.

Внезапно руки задрожали, а сердце бухнуло в груди. В раздевалке я не с первого раз зацепила крючком вешалки перекладину шкафа, вытянула ветровку с рюкзаком, и вышла наружу. Он молча стоял и ждал, когда я подойду, а потом открыл дверь и жестом пригласил меня на улицу.