И в вечность уже не удастся свернуть,
А только вдоль стрелки вчерашней.
Что сделать успею, разлуку кляня,
Для тех, кто пока на перроне,
Кто смотрит, ладонью глаза заслоня,
Туда, на закат, где не видно меня,
Лишь блики в последнем вагоне.
10.2010
История болезни
1
Поговорим о таинстве любви,
Она от этого не станет меньшей тайной,
Но, может быть, хоть невзначай, случайно,
Беглянка, растворённая в крови,
Виденье, привиденье, невидимка,
Фата-моргана из далёких снов,
Проявится, услышав пару слов,
Сиреневой окрашенная дымкой,
И скроется. Но чудный образ твой,
Тот, на который я смотрел, не видя,
Смеясь, грустя, лукавя, ненавидя,
Меня, как шквал, накроет с головой.
Я вынырну с растерянным лицом,
С глазами, ошалевшими от света.
О господи! За что, зачем мне это?
Я помню, как любовь строчит свинцом.
Я не хочу, я умирал не раз,
И воскресать трудней мне год от года,
Не выжить мне в сиянье этих глаз,
Но музыка всевластна, как природа.
И что с того, что нет обертонов
И голос глуховат и безразличен,
А звук трубы далёк и обезличен,
Звучит клавир из позабытых снов.
Не узнаёшь? Да, до-диез минор,
Не увернуться, никуда не деться,
Ведь знаешь ты, всегда стреляют в сердце,
И медь трубы выводит приговор.
И губы – грозовые облака,
И молнией, смеясь и негодуя,
Разряд солоноватый поцелуя,
И музыка трагична и легка.
И вниз басы, а флейта в поднебесье.
В мелодию вплетается рефрен,
Считалочка из давней детской песни:
Стой!
Нет, беги!
Замри!
Умри!
Воскресни…
Сомнамбулой стою на Красной Пресне,
Неужто здесь попал я в смертный плен?
А где воскрес? Когда?
И впрямь воскрес ли?
И правда ли, что всё вокруг не тлен?
2
Не пишется, не любится, не пьётся.
Случается ж такая ерунда,
Как будто бы полжизни шёл к колодцу,
А там, на дне, болотная вода.
Желаний нет, и, значит, нет страданья.
Свободен, одинок, как волчий вой.
И жалкие осколки мирозданья,
Пылинки звёзд висят над головой.
В такие дни спасает лишь работа.
Проклятие и волшебство труда
В душе внезапно разжигают что-то,
Угасшее, казалось, навсегда.
И оживаешь, ловишь взгляд лукавый,
Движенье плеч, крутой излом брови.
И снова пьян от сладостной отравы
Надежды, недоверья и любви.
3
Как бурей сломленный баркас
Идёт ко дну,
Так я в мерцанье твоих глаз
Тону.
Опасен порт для корабля
В туман,
Обетованная земля —
Обман.
Лишённому любви твоей,
Куда мне плыть?
Всё безнадёжней и больнее
Жить.
Во все оставшиеся дни
Молю:
Спаси, помилуй, сохрани…
Люблю.
4
Здесь плохо пишется, здесь времени река
течёт неспешно, как над храмом облака,
спокойно дышится, печаль светла, легка,
и в бесконечность тянется рука.
Здесь часто слышится, рассудку вопреки,
на расстоянии протянутой руки
твоё дыхание, и я лежу без сна,
смотрю в окно, где юная сосна,
чья ветвь колышется
ритмично, сердцу в такт,
зовёт меня… Звонок, и первый акт
закончился, вновь утро, перерыв,
и давней болью вскормленный надрыв
пульсирующей жилкой на виске
летит аллюром от анданте к ске…
Да, к скерцо, кажется.
Но вдруг, срывая ритм,
асистолией время говорит,
смывая слёзы, грёзы, всплески чувств
и отделяя правду от искус —
ственных построек.
И в последний миг
прервётся ропот, шёпот, лёгкий вскрик,
и губы остановятся в мольбе:
Тебя, Тебе, Тобою, о Тебе…
5
У нас с тобой лишь начат счёт
Ночей и дней наперечёт,
И жизнь припадочно течёт,
Как горная река.
Ты вдруг, как молния, резка,
То удивительно близка,
А то в глазах твоих тоска,
И рябь морщинок у виска,
И ареола лишь соска
Плывёт сквозь ночь и сквозь века,
И мы не ведаем пока,
Где нечет, а где чёт.
Плывёт луной в ночи лицо,
Мерцает губ твоих кольцо,
А за окном встаёт рассвет,
И смерти нет.
6
Плывёт лицо луной в ночи.
То птицей бьётся, то молчит,
то ноет сердце, как гобой,