Нестройный хор больше не вспоминал деревенскую миленку. Луженые глотки тянули самую известную из солдатских песен, которую пели по всей империи от Альп до Нидерландов. Даже Вальтер знал ее наизусть.

Слушать о том, как Смерть забирает всех без разбора, от императора до крестьянина, сейчас совсем не хотелось. Вальтер поежился, быстро извлек из складок одежды флейту, подумал немного, выбирая, какая нота будет главенствовать в сегодняшнем узоре, и мягко извлек ее.

Тихий звук потянулся вперед, как дорога через поля. Вальтер резко поднялся на холм, а потом плавно, в три ступеньки спустился обратно на дорогу. Мелодия ему понравилась, и он тут же решил повторить подъем и спуск, только быстрее. Вернулся уже не один. Сильный и чуть резковатый звук волынки превратил дорогу в широкий тракт, по которому приятнее было ехать верхом или в телеге, да в хорошей компании, а не топать одному. Вальтер попытался пристроиться рядом, но быстро понял, что ничего не выйдет – задавит повозка или кони затопчут. Пришлось то и дело отбегать в сторону. Волынка тут же разгадала эти маневры и двинулась чуть помедленнее. Стоило только ей замедлиться, чтобы осмотреть окрестности, как флейта тут же начинала плести свой собственный витиеватый узор, обрисовывая колосящиеся нивы и сады, ломившиеся от яблок, ровные ряды виноградников с темно-синими и светло-зелеными гроздями, клонившимися к земле, большие деревенские крыши, покрытые свежей соломой и потемневшей дранкой, и каменные шпили церквей, своим бессловесным, но отчаянным криком пронзавшие небо. Такое чистое, для всех одинаковое, но такое далекое… Поймав один и тот же – первый – звук, волынка и флейта слились воедино и, не сговариваясь, одновременно оборвали мелодию.

– Спасибо, – кивнул Вальтер неизвестному партнеру, пряча инструмент. – Ты настоящий мастер.

– Тогда ты – Бог, – простодушно ответил волынщик голосом Франца. – Сколько раз пробовал, не могу ничего придумать, только повторяю. А ты – раз и готово. Сначала не уверен был, а потом как разошелся!

– Не знал, что ландскнехты идут в бой под волынки, – сменил тему Вальтер, стараясь скрыть смущение. Его очень давно не хвалили так запросто и так искренне, как этот мальчик.

– Да я не кнехт пока. И в музыканты меня не возьмут… – с явным сожалением произнес Франц.

– А хочется?

– Конечно! – загорелся мальчик. – Я и на барабане умею!

За спиной, недалеко от входа в дом, где ночевали ландскнехты, шумели голоса. Вальтер хорошо слышал густой и недовольный голос баварца.

– Не боишься, что убьют? – спросил музыкант мальчика.

– Мы все уже мертвы, – небрежным тоном заявил тот.

«Ничего себе!» – усмехнулся про себя Вальтер такой категоричности и, надеясь, что Франц не видит его улыбки, спросил:

– Не рано ты в могилу собрался?

– Тут ведь как, – с необычайной серьезностью начал пояснять мальчик, – человек только родился, а уже задолжал Танцору. Но тот повсюду не поспевает. Про кого вспомнит, к тому и приходит требовать долг. Когда сможет и где захочет: в бою, в палатке, на дороге…

– Сам придумал или подсказал кто? – резко оборвал музыкант. Улыбаться ему совершенно расхотелось.

– Как-то раз… – опять начал было Франц, но тут же смолк. Спор за спиной уже грозил перерасти в потасовку.

– Жарковато там Ульриху, нет?

– Я спрашиваю, что здесь происходит, роттмайстер?

Граф Райнхард придал себе вид величественный и недовольный. Темная расчесанная борода, кустистые брови и красивый доспех с гравировкой производили большое впечатление по первому разу. Но Ульрих графа знал давно, и такими трюками его было не пронять. За спиной у хауптмана стояли два телохранителя: оба с прямыми белыми крестами, нашитыми на штаны, оба в цветах кантона Берн, оба с алебардами. Даже внешне похожи, хотя тот, что слева, над которым они повеселились недавно, был помоложе. Различались они только тем, что у стоявшего справа на нагруднике был изображен крест, а у стоявшего слева – медведь.