– У саксонских палаток раскидал! – ответил мальчик набитым ртом.

– Молодец! – одобрил Ульрих. – Никогда не любил говор этих ублюдков.

– У меня похожий, – ляпнул зачем-то гессенец.

– Так я и твой не люблю! – заржал роттмайстер.

По дереву снова покатились кости.

– Хо-хо! – обрадовался шваб Эмих, громко хлопнув в ладоши. Он был как-то особенно возбужден игрой. – Тебе, шут, сегодня чертовски везет!

Глаза смерти20 шесть раз подряд – это ж невозможно, я таких чисел не знаю21! С перебросом попроще, конечно, но ты, я смотрю, не утруждаешься. Или в удачу свою не веришь?

– Знавал я в Парме одного студента, который тоже шансы хорошо считал22, – отозвался Йост, который, судя по голосу, совершенно не расстраивался неудачам. – Вот только ушел он от меня голый, как Адам до грехопадения. Ты погоди, брат ландскнехт, я еще разминаюсь!

– Чего годить-то? – промычал шваб, который после пива начал растягивать гласные еще больше. – Ты в кошельке шустрее разминайся! Новый кон начинаем!

Зазвенели монеты, падающие на деревянную поверхность, и Вальтера легонько тронули за плечо.

– Не выручишь ли, дружище? – вкрадчиво произнес Йост.

– Давай, колпак свой снимай! – хохотнул шваб Эмих.

То ли оттого, что воздух был слишком спертым, то ли от съеденного натощак куска мяса бродячий музыкант вдруг почувствовал, как к горлу подступает дурнота. Шут, видимо, расценил молчание иначе.

– Понимаю, дружище, ты питаешь к серебру столь же нежную и трепетную любовь, что и братья-ландскнехты. Тогда одолжи мне денег! Обещаю, что верну в двадцать раз больше.

– Весь лагерь собрался обчистить? – поинтересовался шваб и дико захохотал.

– Заткнись! – с неожиданной злостью осадил наемника шут, а потом так же спокойно, как до этого, продолжил: – Ну как, дружище, хочешь получить кучу денег?

Смех, как ни странно, прекратился. Наверное, все сейчас смотрели на них и ждали, что решит Вальтер.

Тот, несколько справившийся с тошнотой, прикинул, что ничего особенного не теряет. Да, Йост с легкостью спустит его деньги, это вполне в его духе, но, в конце концов, благодаря шуту они их и зарабатывают. Причем гораздо больше, чем музыкант в одиночку. Если же шут выиграет… Откуда он только узнал? Наверное, видел, как Вальтер прячет деньги.

Музыкант очень хотел сыграть сам. Он понимал, что его, калеку, наверняка обжулят, но сидеть просто так было уже невыносимо. Он буквально кожей ощущал тепло замызганной глиняной кружки и холод круглого металла. На слух различал, кто выигрывает, а кто проигрывает, не дожидаясь воплей и стонов, определяя это по сопениям, почесываниям и хлопкам. Но была одна проблема: чтобы определить, сколько выпало у него самого, нужно было коснуться костей после броска, а правила это строжайше запрещали.

«Сколько же всего можно купить на сто пятьдесят батценов23?» – подумал Вальтер, а руки сами тянулись к подкладке, в которую были зашиты монеты.

– Вот это я понимаю! – радостно заорал Йост. – Вот это настоящая, бескорыстная дружба! Все ради товарища!

– К молитве! – воскликнул шваб.

– К молитве, братья!

– Франц, сгоняй еще за пивом, – прохрипел померанец и тяжело, надсадно отхаркался. – Похоже, ночь будет долгой.

Его шаркающие шаги прозвучали совсем рядом, и сидевший справа мальчик встал, коротко звякнул и вышел. Вальтер наконец понял, откуда шел этот противный гнилостный запах.

– Как бы твоя ночь не стала вечной… – тихо произнес музыкант и тут же взлетел с пола, схваченный за грудки.

– Чего?! – заревел ландскнехт и крепко стукнул Вальтера спиной об стену.

– Раны гниют! – испуганно выкрикнул бродячий артист, втягивая голову в плечи. «Так и знал, что побьют!»