– Но почему?

– Потому что злодеями были тогда все. Все без исключения. Ты не можешь кричать, что твой сосед убийца, когда у тебя у самого руки по локоть в крови… Лучше уж забыть, поверь мне.

– Все? Все злодеи? – недоверчиво переспросил Игаль. – И твои родители тоже?

– Все, – повторил профессор Эррера. – Я понимаю, что в школе нас с тобой учили иначе, но красный террор начался куда раньше мятежа, еще при власти республиканцев. По всей стране убивали и кастрировали священников, расстреливали классовых врагов, ликвидировали несогласных. Кого нужно винить в этом, если не тогдашнее правительство? Весь этот век – жуткое, кровавое время, а тридцатые годы – особенно. Повторяю: не стоит копаться в прошлом.

Доктор Островски умоляюще взглянул на друга.

– Хоакин, пожалуйста. Это не праздное любопытство, мне, правда, очень надо. Пойми: дед для меня значил и значит намного больше любого другого человека. Он меня не просто воспитал – он меня сделал тем, кто я есть. Я думаю, как он, живу, как он. Уж если в ком я уверен, так это в нем. Дед Наум не мог быть злодеем.

Эррера снова вздохнул.

– Ладно, пусть будет по-твоему.

Он сделал несколько телефонных звонков и вернулся в гостиную.

– Есть у нас на истфаке хорошая специалистка по участию Советского Союза в Гражданской войне – сеньора Васкес. Я договорился с нею на завтра. Она и русский знает – много работала в московских архивах. Но одно условие… – профессор на секунду замялся. – Лучше не упоминать, что ты из Израиля. У нее на твою страну пунктик. Давай притворимся, что ты остался москвичом…

Сеньора Васкес, сухопарая короткостриженая особа неопределенного возраста, приняла их в уставленном книжными шкафами кабинете. По-русски она говорила почти без ошибок, хотя и с сильным акцентом.

– С каких это пор физики стали интересоваться историей?

Игаль смущенно развел руками:

– Простительно, когда эта история – семейная…

– Хм, семейная… – фыркнула Васкес. – Кого вы конкретно запрашиваете?

– Камрад Нуньес, – торопливо проговорил Игаль. – Он был известен здесь под таким именем. Сражался в интербригаде.

Специалистка подошла к аккуратной картотеке, прищурилась и выдвинула нужный ящичек.

– Мы занимаемся тут специально мадридским фронтом, – сказала она, продолжая перебирать карточки. – Если ваш семейный Нуньес был на другой позиции, я не очень помогу… Ага. Вот!

Жестом фокусника сеньора вытащила прямоугольный кусочек картона и помахала им в воздухе. Сердце доктора Островски екнуло.

– Как вы можете видеть, написано мало, – продолжила Васкес, изучая карточку. – По причине, что он правда был в другом месте, в Барселоне. А в Мадрид был командирон… командирун…

– Командирован, – подсказал Игаль.

– Вот-вот, – кивнула специалистка. – Ко-ман-ди-ро-ван. Спасибо. В составе группы камрада Хосе Окампо. Которого настоящее имя Григулевич. Григулевич Иосиф Ромуальдович. А ваш родственник Нуньес был Островский Наум Григорьевич. Оба евреи.

Последнюю информацию, в отличие от имени деда, Игаль пропустил мимо ушей. Он наконец-то добрался до надежного источника и твердо намеревался вытащить из этой сушеной воблы максимум информации.

– Островский Наум Григорьевич – мой дед, командир Красной армии. А не могли бы вы уточнить, чем занималась группа? Танковые войска? Пехота?

Васкес усмехнулась.

– Ни тем ни другим. Группа занималась тем, что тогда звалось в Испании «сакас», а у германцев потом – «акциями». Ваш дед, как и Григулевич, были агентами НКВД. Они возили заключенных в Паракуэльос-де-Харама.

– Зачем?

Профессор Эррера взял Игаля сзади за локоть.

– Игаль, довольно. Мы и так уже узнали достаточно. Спасибо, сеньора Васкес.