Но Надлис сомневалась, что сегодня Лаш позволит к себе прикоснуться. Она отчетливо видела, как напряжены мышцы на обнаженном торсе, как играют желваки, слышала, как он скрежещет зубами и бормочет что-то невнятное.

– Лаш, – снова позвала Надлис.

Он встрепенулся, часто заморгал, склонил голову набок, точно какая-нибудь птица.

– Ты чуешь? – спросил, передернув плечами.

– Что чую?

– Холод. Чувствуешь, как тут холодно. Будто мы в могиле.

Надлис ощущала лишь жуткую духоту, липкой сыростью оседающую на кожу, и уже хотела сказать об этом Лашу, как неожиданно и вправду потянуло холодом. Создалось впечатление, что сквозит из приоткрытого окна, но никаких открытых окон и свежего воздуха в этом проклятом месте и в помине не было.

– Здесь, как всегда, жарко, Лаш, – соврала Надлис, чтобы заставить его хоть немного успокоиться.

Осторожно подошла чуть ближе, заметив, как ладонь стражника, сидящего на покосившемся стуле примерно в ярде от клетки, легла на рукоять плети-трехвостки. Кого он собирался ей отхлестать в случае чего, было неясно. Вряд ли Лаша станут калечить перед боем, а наказывать Надлис и вовсе бессмысленно. Тем не менее готовность стража в любой момент схватиться за оружие девушку не обрадовала. Она подозревала, что дело в резко возросшей агрессии Лаша. Многим надсмотрщикам, включая самого Шонатта, уже доводилось стать жертвами его безумия, и они ждали повода поквитаться. Надлис казалось, что совсем скоро Лаша не удержат ни цепи, ни клетки, ни десятки охранников.

– Холодно, – повторил Лаш, концентрируя одурелый взгляд на Надлис. – Хочу наверх, там я смогу согреться в крови тех, кого убью. Ведь кровь живых теплая, Надлис. Не то что та жижа, которая течет из одержимых.

Девушке сделалось дурно. Интонация Лаша не просто пугала, она приводила в ужас. Стражник поднялся со стула, нервно сглотнул и крепче стиснул рукоять трехвостки. Надлис жестом попросила его не приближаться. С Лашем явно творилось что-то неладное, провоцировать его не стоило. Шонатт никого не погладит по головке, если его любимец взбесится и будет не в состоянии выйти на арену.

– Твой бой совсем скоро, – улыбнулась Надлис ласково. – Еще немного, и ты согреешься. – Она все же решилась подойти вплотную к клетке. – Но прежде позволь мне войти и помочь тебе подготовиться. Шонатт приказал расписать краской лица всех воинов.

Лаш нахмурился, посмотрел на корзину, которую она принесла с собой, перевел взгляд на стражника, уставился на плетку. Кадык его дернулся, губы вытянулись в тонкую линию: явно прикидывал, во что выльется непослушание.

– Черный, – наконец произнес он. – Используй только черный цвет.

Надлис выдохнула с облегчением.

– Хорошо, черный так черный.

Она подхватила корзину и кивком дала стражнику знак открыть клетку. Лаш отошел в дальний угол, волоча за собой цепь, пристегнутую к лодыжке. Так было положено. Некоторые вещи он делал, уже не задумываясь. Надсмотрщики Шонатта знали свою работу и накрепко вбили в головы рабам основы послушания. В моменты, когда рассудок Лаша прояснялся, он четко следовал правилам, ведь, несмотря на поразительную способность драконов исцеляться довольно быстро, желания корчиться от боли, когда тебя лупят кнутом и тыкают раскаленным прутом, не возникало.

Надлис вошла в клетку, и замок на двери снова щелкнул. Лаш шумно втянул носом воздух. От нее пахло свежестью и солнцем. Солнце, вот чего больше всего не хватало. Именно солнце отчего-то ассоциировалось у Лаша с жизнью, без него он ощущал себя мертвым. Надлис часто бывала на поверхности, так как жила в доме Шонатта. Каждый ее визит приносил с собой этот ни с чем не сравнимый аромат. Лаш не мог описать его словами, но совершенно точно знал: у солнечного света есть запах, как бы бредово это ни звучало.