Сьена издали глядела, как изящные руки её госпожи, звеня браслетами, откинули крышку корзины и зачерпнули тленную серо-бурую горсть. Поднять груду камней было бы и то проще, но кинуться на помощь было никак нельзя.

Персефона прикрыла глаза и задержала дыхание, сматывая собственную силу в горячий клубок под рёбрами. Ей показалось, что смотанного ничтожно мало для того, чтобы стать ключом к открытию ритуала. Листья налились невыносимой тяжестью, пальцы жгло словно кислотой. Верные формулы никак не шли на ум, более того – все прочие слова испарились, оставив Персефону наедине с панической волной.

Сидела бы в травницах, самозванка. Жена, коей у владыки Самайна быть не должно.

Персефона пошатнулась – а, может быть, пошатнулись крепость и гора? Но нет, это её всего лишь дважды толкнули изнутри – не как обычно во время баловства, а будто бы желая поддержать. Объединить силы. Стать целым, что больше суммы своих частей.

Изумлённый выдох вырвался из Персефоны вместе с чароносным словом:

– Что манило и болело, станет пламенем и пеплом…

Листья с бабочками отправились в огонь. Стало дымно и горячо. Персефона подбрасывала ещё и ещё, а когда корзина опустела, то скормила костру и её: собственные тревоги и печали также стоило отпустить на волю пламенных трансформаций.

– …что терзало и звало, станет светом и золой…

Сколь проще было бы отменить гнев, запретить злобу и уничтожить ненависть! Срезать шипы, спилить рога, вырвать ядовитые железы. А вслед за тем обречённо наблюдать, как шипов отрастает больше, рога делаются острей, а яд из опасного становится смертельным. Сколь сложнее – признать гнев, злобу, ненависть и, не брезгуя их жутким обликом, пригласить на разговор. Имея рога, овладеть искусством побеждать и без них, а яду подобрать дозировку, в которой он станет горьким, но действенным лекарством.

– …вознесётся в небеса, станет ливень и роса…

До Персефоны дошёл истинный масштаб ритуала. Весь фестиваль являлся им. Маленькое, но дружное волшебное сообщество собралось среди старинных стен, меж землёй, водой и небом, чтобы вместе прожить краткий отрезок времени согласно этим алхимическим трансформациям. Вложить в них максимум собственных сил, надежды и веры в ответный резонанс большого мира, что изнемогал под наплывом токсичных и взрывоопасных ментальных отходов. И пусть Бельтайн вовсе не её время, но одарить эту благую и отчаянную инициативу равнодушием Осенняя княгиня не могла.

– …воспарит звездой в зенит: не разрушить – защитить!..

Выкрик Персефоны взлетел над костром, словно мыслимая ею звезда – слепяще светясь и шурша снопом искр. Сама Княгиня устремилась в противоположную сторону, мягко осев на гладкие древние камни. Ритуал немедленно был подхвачен Старшей над независимыми волшебниками – та избавила Княгиню от полынного венка и, сопроводив его кратким заклинанием, метнула в огонь. Пред костром выстроилась торжественная очередь. К Персефоне метнулась Сьена, подставляя не то плечо, не то крыло, дабы госпожа смогла достойно сойти с магической сцены и вернуться в себя.

Пламя возносилось к светлым небесам, и те отвечали благословенным дождём. Дымная полынная горечь летела над горами и морем, сплетаясь с робким и сладким, невозможно прекрасным ароматом белых цветов.

Вслед за огненными процедурами по всем канонам должны были случиться водные – и действительно: на второй день фестиваля-ритуала состоялся заплыв в море.

Под лучами солнца случайным туристам, добравшимся до крепости, открывался вид не то на хиппятник, не то на киносъёмки творческой богемы – но вид этот при всей своей красоте вызывал желание тихонько пройти мимо и не оглядываться. Таковы были защитные чары, сотканные Старшей.