– Ты, братец, своего бретонца попридержи, незачем ему на нашего Шута нарываться. Он у нас не из простых, рыцарского звания, а в рыцари его из оруженосцев я сам возводил, за подвиг, подобный Роландову. Это ведь он, когда баски из засады в горах на обоз с выкупом для наших рыцарей от плена испанского короля напали, один живой остался, но врагов перебил, поскольку мечом и копьем владеет искусно. Шестерых разбойников жизни лишил, изранен был жестоко, однако обоз до заставы испанской доставил, хоть и единственный из отряда в десяток рыцарей да столько же оруженосцев, выжил. А на обратном пути к маврам в плен попал, год с ними прожил, пока я его обратно не выкупил, поскольку даже испанцы о его доблести легенды складывать стали. А он у мавров тех, говорят, магометанство принял, чтобы живым остаться, да великую муку по обрезанию плоти на мужеском достоинстве своем перенес... Он у него теперь того... ГОЛЫЙ! Я сам видел! – Король многозначительно кивнул, и становилось понятно из этого кивка, как и всей речи, что связываться бретонскому бастарду с шутом, у которого мужское достоинство ГОЛОЕ, совсем ни к чему.

– А обратное крещение-то он принял? – спросил, пожевав отчего-то пересохшие вдруг губы, бретонский герцог и младший брат короля (представив себе ГОЛЫЙ орган Шута, Сиятельный Принц почему-то испытал удивительное волнение).

– А как же?! – проговорил король, чавкая изрядным куском бараньей ноги. – У тамплиеров крестился, как обратно вернули мы его. В тот же день. Не особо хотел, но как прознал, что я его в рыцари, некрещеного, принять не могу, так и передумал. Сразу, как крестился, в тот же день и рыцарем стал. А потом... короче, полюбил я его, да и решил, что хватит с него подвигов. На язык боек, да лютней владеет, что Орфей греческий... Это мне монахи так сказали... Не знаю, Орфея не слышал, а наш Шут играет хорошо. Да ты сам послушай. Твоей женушке-то посвящает, гляди! – Король, хищно усмехнувшись, подмигнул братцу и вгрызся в баранью ногу.

Сиятельный Принц попытался вслушаться в звуки музыки, очень нежной и лиричной, но сознание противилось воспринимать эту красоту. Наверное, потому, что взгляд Принца уперся в супругу. Изольда жадно, неприлично пристально смотрела на Шута, игравшего для нее. Неподалеку от нее стоял бастард старого герцога и, в свою очередь, пожирал ревнивым взглядом свою госпожу, не обращавшую на бывшего фаворита ни малейшего внимания. Принц вконец расстроился и, будучи в утомлении духа, принялся налегать на великолепное вино. Правда, в отличие от старшего брата, есть он не хотел, лишь пил и потому довольно скоро обнаружил, что ему очень трудно сидеть за столом – тело всё норовило уйти ПОД стол... Подоспели крепкие руки и плечи, подняли грузное, такое непослушное тело, и повели в покои... Верные бретонцы провожали своего господина в опочивальню... Верные?! Сиятельный Принц пьяно усмехнулся этой мысли. Надо же, сегодня он уже во второй раз испытывает это чувство – смесь раздражения и благодарности к тем, кого он боится... и чьей любви ему так хочется...

На мысли о том, как же ему хочется хоть чьей-нибудь любви, Сиятельный Принц провалился в глубокий, тяжелый сон...

...из которого его утром вывел звук охотничьего рога, пронзительно и раздражающе прозвучавший под самыми окнами покоев. Звук этот герцог Бретонский не любил – он напоминал ему визг свиньи, которую закалывают на праздник... Вроде бы для праздника, а веселья – никакого! Слуги, присланные королем, не столько помогали, сколько заставляли одеваться – Его Величество явно дал строгое указание с младшим братом особо не церемониться, и как можно быстрее спустить во двор, дабы началась охота! Одеваясь, Принц задумался, стоит ли брать на охоту небольшой арбалет, который он обычно носил с собой в Бретани. На всякий случай, от возможных заговорщиков... Немного поколебавшись, решил все-таки взять – лук ему с собой всё равно не дадут, а с мечом или копьем в руках он так же беззащитен, как и без них. Капризным жестом прогнав слуг, закрепил невзведенный арбалет на поясе, за спиной, сверху накинул охотничий плащ...