Вечером в доме стояла тишина, потому что никто не разговаривал друг с другом.

Утром папа уехал туда же, откуда приехал, а мама осталась. Я слышала и понимала все её скомканные мысли: о том, что ребёнок станет позором, что родители перестанут её уважать, что теперь, с «обузой», не выйти замуж.

Она не знала, что делать – ехать к моему отцу и строить семью или остаться здесь и воспитывать ребёнка самой. Тогда мама скрыла от родителей свою беременность.

Её сердце сжималось от кошмара «принесла в подоле».

В эти дни я поняла, что бывают очень сложные обстоятельства, когда от твоего выбора зависит вся дальнейшая жизнь. Даже ночью эти думы не отпускают тебя. Ты никак не можешь сделать выбор, потому что боишься ошибиться.

Но и не сделать его нельзя. Не выбрать, пустить всё на самотёк – это может принести ещё более тяжёлые последствия.

Именно в это время появилось моё первое понимание: «Папе всё это не нужно. Я не нужна». Он сам так сказал. Я ещё не знаю, как называется чувство, когда родному человеку всё равно, но очень хочется заглянуть в его зелёные глаза и спросить: «Папа, скажи, что мне послышалось. Тебе ведь не может быть всё равно, правда?» Мне хотелось стать тихой, спрятаться, чтобы не раздражать папу.

Всё детство в незнакомых местах я придерживалась этой стратегии – «сидеть тихо, чтобы не раздражать». Не спрашивать лишнего, не отстаивать своего. Не могу сказать, что она мне мешала. Напротив, чаще стратегия уберегала меня от назойливого внимания нежеланных взрослых, которым очень хотелось перевоспитать чужого ребёнка.

Почему мама не спешит?

Почему продолжает пропускать полотенца через потрескавшиеся валики старой стиральной машинки?

Почему она не бросила недостиранное бельё и не вызывает скорую помощь? Ведь воды отошли уже, а она держится за живот и продолжает работу.

А где все? Где папа? Где-то должен быть папа. А, может, не должен быть.

Мне темно и плохо дышать.

Сколько там ещё этих юбок, маек, полотенец? Разве ребенок в животе не важнее, чем стирка? На меня что-то давит, мне тесно и страшно. Я ничего не вижу. Хочется поскорее выбраться отсюда. Мама, ты здесь?

Мама была здесь – спешила достирать, отжать, прополоскать и развесить бельё, прежде чем поедет в роддом. Она понимала, что воды отошли, но, если оставить бельё в машинке, оно испортится, потому что некому этим заняться. Время шло, каждая минута была важна и мама это понимала.

Справившись со стиркой, она побежала к соседке, чтобы попросить её вызвать скорую.

Соседка, тётя Люся, со всех ног бросилась на улицу, обгоняя прохожих. Поймав глазами телефон-автомат, соседка уже издалека начала вопить: «Дайте позвонить! Освободите трубку! Женщина рожает!»

Испуганный мужчина в широкополой шляпе вылетел из будки, не успев набрать номер, и второпях забыл забрать свои две копейки из жетоноприёмника.

Схватив висящую трубку, тётя Люся волнительно набрала номер скорой помощи «ноль три». Когда там ответили, она начала путанно объяснять суть, но на том конце провода резко сказали: «Женщина, успокойтесь. Говорите адрес. Говорите адрес, машина выезжает». Эта жесткость, с которой фельдшер потребовала концентрации соседки, походила на звук разбившейся посуды. Как будто уронили стопку тарелок, и звук разлетевшегося по полу фарфора остановил панику.

К моменту, когда приехала скорая, мама вышла к подъезду с сумкой в руках.

Внутри мамы было невероятно мало места. Я ощущала себя сбежавшим тестом, которое пытались впихнуть обратно и придавить крышкой, а оно никак не помещалось в кастрюле.

За несколько минут мы домчались до роддома. На подготовку роженицы совсем не осталось времени. Началось.