Дорога была забита колоннами наших пленных, на обочине стояло несколько грузовиков. Из них выдавали лопаты группе наших солдат; автоматчики, встав по периметру, наблюдали. Волохов видел, как солдаты начали копать рядом с дорогой яму, других заставили таскать трупы убитых с поля, где ночью полегла их рота. Гортанные крики немецких солдат долетали до опушки.

– Эх, вдарить бы! Сколь наших-то, а охраны почти нет, только эти…

– Вдарим, Махоньков, не раз вдарим, токо не сейчас, пущай хоронят. Пошли. Феклин! Наблюдай пока, смены тебе не будет, через полчаса уходим, догоняй.

– Есть.

«Значит, приказ на отход был, только до нас не дошел». Волохов открыл липкий от крови планшет убитого лейтенанта, там была километровка. В ней аккуратно, толковый парень был, отметил Волохов, отмечены позиции батальона и, главное, направление и новое место дислокации – западная окраина селения Карловка. Но они туда не дошли, мост у немцев, кто там сейчас, одному Богу известно, не хотелось идти вслепую.

– Товарищ командир, тут вот боец Седых, говорит, с этих мест.

– Откель будешь?

– С Рудни, тут недалече, верст тридцать.

– Совсем рядом… А здесь бывал? Деревню такую, Карловка, знаешь?

– Не, такой не знаю, тут рядом деревня Карповка есть.

– Тю ты, а я ее Карловкой прочитал. Так что? Бывал здесь?

– Бывал не раз. Сестра здесь живет. Я с мужем ее, Федором, рыбалил на речке, так что места эти знаю, товарищ командир.

– Покажи на карте.

– Ну вот Карповка, вот речка, дорога на Рудню, я здесь и пехом хаживал.

– Хорошо, незаметно пройти надо, проскользнуть по этим перелескам. Дальше-то леса?

– Дальше-то леса, леса да сплошные болота, гиблые места, глухие. Мы там прошлый год ягоду брали. До них верст двенадцать – пятнадцать.

Седых поскреб рукой щетину на подбородке.

– Пройдем, там овраги, по ним пройдем, и через речку брод есть, только подход к нему открытый, днем, если немцы там, на мосту, – заметят, а ночью пройдем. В Карповку надо бы зайти, подхарчиться у сестры, она у меня запасливая, ежели, конечно, все там ладно…

– Хорошо, Седых, выводи к броду, посмотрим…

Лучше бы и не смотрели, думал потом Волохов. Небольшая речка, с болотистыми берегами, изгибаясь меж выступами чахлого леса, была забита вздувшимися телами людей. Военных и гражданских, взрослых и детей, мужчин и женщин. У брода, куда они вышли, сплошной вал тел запрудил реку, и она встала, разлившись и подступив к самому лесу. Тяжелый смрад, казалось, сгустил воздух, вязким туманом он стелился над водой, не давал дышать. Тучи черных мух гудели над телами. Вода была мутной, какой-то масляно-мертвой, и входить в нее было просто страшно.

– Мать твою, что делается! – схватившись за голову, выругался кто-то из бойцов.

Волохов огляделся. Мост, остов которого виднелся в сотне метров вверх по течению, был разрушен.

– Махоньков, Седых, сходите к мосту, разведайте, что там. Можно по нему перейти аль нет? Если немцы – тихо вертайтесь. Мы здеся как на ладони.

Мелкий перелесок, подходивший к берегу, насквозь просматривался, потому все лежали уткнувшись в сырой мох. Дышали через него, все не так тошно было. Очень хотелось пить, но никто не решился взять воды из этой речки.

– Нет никого у моста, но и прохода нет, пролет взорван. Мы тут посмотрели – из досок да бревен плот можно связать, вона их сколь с моста притащило, чуть выше течением залом стоит.

Дотемна переправились, никто не помешал.

Вроде как и войны нет, с десяток километров от дороги – и нет никого, ни наших, ни фашистов. «Видно, торопится немец, торопится, на Смоленск прет… эдак и до Москвы уже недалече…» – думал Волохов, шагая вслед за Седых.