Как же они нарвались, почему разведка немца не заметила? Скорее всего, поздно заметила. На открытом поле под пулеметы… жаль людей, жаль лейтенанта, хороший парень… теперь надо по-другому, как в Гражданскую… разведка, бросок, удар и отход. Жаль, не конники, пехота, но все одно, если по уму – воевать можно. Земля-то наша, укроет…

– Поспите, товарищ командир, я подежурю, – тронул его за плечо Махоньков.

– Хорошо, дреману чуток. Что там?

– Немец по дороге, колонна за колонной. Танки, пехота, мотоциклетки, много их, прет и прет… на восток. – Махоньков остановился на полуфразе и, понизив голос, почти шепотом, продолжил: – А на запад наших гонят, пленных, тоже колонна за колонной! Чё творится-то?

– Тяжко, Махоньков, тяжко.

– Что – тяжко, товарищ командир?

– Тяжко в этой войне немца бить придется… а придется, куды денешься. Ничё, справимся, одолеем, не боись, солдат.

– Так я и не боюсь…

– Вот и хорошо. Так я посплю чутка?..

– Ага, товарищ командир, я подежурю…

Волохов уснул. Как ни терзали его думы, а усталость взяла свое, и он провалился в темную бездну сна и там, в этой бездне, увидел такое, отчего тут же проснулся. Как ему показалось, тут же, сразу. Сон был таким отчетливо реальным, что Иван несколько минут просто приходил в себя, успокаивая бухающее в груди сердце. Медсестра, да, она явилась к нему во сне. Голая, вся в крови… криком кричала, будто ее резали. Руки к нему тянула, а с них мясо кусками отваливалось! «Господи, сохрани ее душу!» – тряхнул головой Волохов, отбрасывая остатки видений. Открыл глаза. На самом деле он проспал часа четыре. Солнце уже стояло в зените. Припекало, прорываясь сквозь листву, играло зайчиками на заостренном конце вороненого штыка винтовки. Волохов осмотрелся, вокруг спали его бойцы.

– Товарищ командир, тут пополнение у нас. Трое из второй роты и минометчик, правда, раненый. Но миномет цел, и семь мин имеется, так что у нас теперь артиллерия своя.

– Где они?

– А я всех спать уложил, вы же приказали всем отдыхать.

– Хорошо, пусть спят, а минометчика покажь, может, не спит, поговорить с ним надо.

– Прокопьев моя фамилия, рядовой Прокопьев, подносчик расчета минометного отделения. Кулаков, лейтенант, командир отделения, там раненый…

– Умер он, твой командир, похоронили мы его.

– Как умер?! Я ж его вынес, сначала его, а потом миномет.

– Умер он, говорю тебе, истек кровью. Нашли мы их, лейтенант уж готов был, рука у него оторвана была, так, на коже болталась. Похоронили там же. Вот планшет его, там карта есть. А карта нам сейчас очень… Скажи, как тебя по имени-то.

– Иван. Мужики, вы меня не бросите?

– Меня тоже Иван, тезка, значит. Так вот, тезка, не бросим, кто ж гадов из миномета бить будет? Вот раны подживут – и воюй. Эй, Махоньков! Носилки надо делать, поднимай народ, уходить надо, немец может лес прочесать. Я пока с картой покумекаю.

– Есть, товарищ командир.

– Скажи мне, тезка, как здесь оказался?

– Прошлой ночью батальон получил приказ на отход, ну и пошли, а у реки, у моста, уже фашисты. С ходу пошли в атаку, а там пулеметы, танкетки… Залегли, окопались, как могли, а чуть рассвело – немец ударил. Танками давил, гад, ну, кто куда, я командира раненого дотащил до леса, а сам за минометом вернулся, тут меня и зацепило, но ничё, дотащил. Я смогу сам идти, товарищ командир.

– Сможешь, пойдешь, лежи пока.

– Товарищ командир, немцы! – взволнованно прошептал Махоньков, прямо в ухо Волохову.

– Где?

– От дороги разворачиваются до двухсот автоматчиков. Феклин с поста прибежал упредить.

– Пойдем глянем, чё они замышляют.

– Есть! – козырнул Махоньков и, ободряюще подмигнув раненому минометчику, пошел следом за Волоховым.