– Ты команду поднял?

Андрюха неспешно освободился от захвата:

– Тихо, тихо, тихо, приятель…

– Ты почему команду не поднял?

– Хочешь, чтобы меня по законам военного времени к стенке поставили? – Андрюха поправил на рукаве повязку и поводил из стороны в сторону пальцем перед Арсюхиным носом. – Ты этого добиваешься?

– А! – Арсюха рубанул кулаком воздух и понесся к Митьке Платонову.

Тот находился в камбузе, жарил для матросов на ужин треску, а для офицеров – котлеты. Увидев физиономию Арсюхи, Митька удивленно присвистнул:

– Ничего себе конфетки на роже проступили!

– Митя, братуха, надо бы ребят поднять, в депо сбегать, паровозников наказать…

– Это они тебя так? За что?

– В том-то и дело, что ни за что! За то, что я моряк, – соврал Арсюха. – Встретили бы тебя в городском саду – точно так же отделали бы.

Кок приподнял над плитой тяжелую чугунную сковороду, сделал короткое движение – и шкворчавшие в масле куски трески словно бы сами по себе взметнулись в воздух, в полете аккуратно перевернулись на другой бок и вновь легли на сковороду.

Треску Платонов собирался подать на стол вместе с давленой картошкой, заправленной искусственным английским молоком, которое он разводил из порошка. Получалось очень вкусное пюре. Господ же офицеров Митька собирался порадовать котлетками из нежной телятины, привезенной командиром миноноски с рынка.

Лебедев купил телятину на свои деньги, доставил ее на корабль, кинул коку на стол.

– Сготовьте нам что-нибудь, – попросил он, – не то в последние дни сплошная треска… Треска утром, треска вечером, треска в обед… Не то что раньше.

Раньше Платонов угощал господ офицеров блюдами из французской кухни, но в последнее время стал лениться.

– А что сготовить-то, господин лейтенант? – спросил он.

– Да хотя бы котлеты, – взгляд у Лебедева сделался задумчивым, – я помню, в детстве наш повар в имении готовил роскошнейшие котлеты из телятины – с пальцами проглотить можно было. Столько лет прошло, а вкус этих котлет до сих пор не выветрился из памяти.

Котлеты на сковороде кок уважительно перевернул деревянной лопаткой.

Поправив на голове колпак, Платонов откинулся назад. Поцецекал языком:

– Расписали тебя, как поднос, с которого подают баранки к чаю. Картинка!

– Не мели языком, Митька! Помоги поднять народ! Иначе, если не ответим, паровозники нас потом метелить будут, как царь Петр шведов.

– Давай поступим так, Арсюха. Ты пробежи по койкам, по ребятам, поговори с ними, а я мозгами пораскину, что можно сделать. Лады?

– Лады, – Арсюха обрадованно рубанул рукой воздух, – значит, поддерживаешь меня?

– А почему бы не поддержать хорошее дело? – Кок отодвинул сковородку с треской в сторону – рыба готова, надо жарить вторую сковороду.

Арсюха помчался в кубрик поднимать матросов.

Вернулся обескураженный, с погасшим взглядом – сквозь узкий, набрякший фиолетовой краской сжим глаз что-то влажно поблескивало: вода – не вода, металл – не металл, муть какая-то, одним словом, в глотке что-то побрякивало, будто Арсюха наглотался гвоздей, либо того хуже – свинца.

– Ты представляешь, – пробрякал он свинцовым голосом, – ни один из этих кошкоедов не поднялся…

– А я тебе чего говорил? – Кок не выдержал, усмехнулся. – Наших людей нужно знать. Не пойдут они за тебя бить носы, Арсюха.

– Почему? – искренне удивился тот.

– А с какой стати им подставлять свои бестолковки под чужие кулаки за тебя, Арсюха? Паровозники ведь – ребята тоже не пальцем деланные – рельсами как начнут махать… или шпалами – у-у-у! Весь флот вместе с английскими крейсерами могут потопить, только бескозырки останутся сиротливо плавать на воде. Нет, Арсюха, на помощь экипажа ты напрасно рассчитываешь.