Когда она успела так уменьшиться? Он помнил ее такого же роста, как и он сам, а теперь пряди белых волос едва касались его подбородка. Дюпри наклонился и приник долгим поцелуем к ее макушке.

– Ты пришел, ты пришел, мой мальчик… – Нана заплакала.

Ее слезы разрывали ему сердце. Он крепче прижал ее и стиснул зубы, чтобы сдержать обуревавшие его эмоции.

– Нана, прости. Мне очень жаль.

– Почему, mon cher?

– Потому, что не приходил раньше, – пробормотал Дюпри.

Старушка оторвалась от него и сделала шаг назад, чтобы как следует рассмотреть его лицо.

– Не говори глупостей. Мы оба знаем, что ты не мог вернуться, и что рано или поздно ты все равно это сделаешь. А теперь ты здесь, и я даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Я тоже.

– Тебе лучше спрятать это, прежде чем кто-нибудь пострадает, – сказала Нана, указывая на пистолет, который он все еще держал в руке.

– Это? Это из-за тебя. – Дюпри улыбнулся, убирая пистолет. – Я думал, кто-то грабит дом… Можно узнать, чем это ты тут занимаешься? Ты же сломала бедро несколько месяцев назад. Тебе нельзя таскать тяжести.

– Твоя Нана сильнее, чем тебе кажется. Думаешь, перелом бедра убьет меня, как тех бедных старух, которые ложатся в постель и уже не встают? С моим бедром всё в порядке, – сказала она, глядя ему в глаза. – Моя рана, которая никогда не заживет, находится в груди, как и у тебя.

Она взяла его за руку и повела через темную кухню в гостиную. Ее неуверенные шаги опровергали заявление о том, что с бедром все в порядке. Он собирался сказать ей об этом, но замолчал, войдя в гостиную. Именно отсюда исходило теплое сияние, которое Дюпри разглядел сквозь занавеску.

– Пришлось убрать мебель, мне нужно было место… – Нана вздохнула.

Все вещи в гостиной были придвинуты к стенам и окнам, на столе стояли перевернутые вверх ногами стулья. Десятки свечей перемежались цветами из бумаги и ткани. Выцветшие лица на старых фотографиях их предков смотрели на Дюпри, и казалось, что в мягком мерцании свечей их глаза будто бы наполнены жизнью. В глубине комнаты стоял небольшой алтарь, на котором сантос[11] чередовались с ликами смерти. Вокруг лежали монеты, вышедшие из обращения; они поблескивали в мерцании крошечных огоньков, крепившихся на шелковых гирляндах, обрамлявших изображения духов лоа[12].

– Важно то, что ты здесь; это что-то значит. – Ее лицо помрачнело. – Думаешь, ураган будет таким страшным, как говорят?

– Да.

– Настолько, чтобы ты решился выйти?

Дюпри глубоко вздохнул. Он ничего не сказал и только печально кивнул. Она подошла, чтобы быть ближе. Подняла правую руку, словно собираясь благословить, но вместо этого приложила два пальца над сердцем Дюпри. Рана горела под тканью рубашки, как будто он получил ее только что. Затем она взяла его руки и вложила в них кожаный мешочек. Сквозь кожу Дюпри ощутил внутри что-то вроде песка или земли. Он закрыл глаза, чувствуя одновременно облегчение и потрясение, и сунул его в карман. А когда снова открыл глаза, Нана безмятежно смотрела на него.

– Покончи с ним. И приведи домой моих девочек.

Он кивнул:

– Я сделаю все, что в моих силах, Нана.

– Поклянись. Даже если они мертвы. Приведи моих девочек домой.

Глаза Дюпри наполнились слезами.

– Клянусь, Нана. – Он отступил на шаг, пытаясь собраться с мыслями. – Но взамен ты должна пообещать мне, что покинешь город, как только закончишь. Транспорт по-прежнему выезжает. Я оплачу тебе гостиницу в Батон-Руже, в Далласе, где захочешь.

Она отрицательно покачала головой:

– Ты не можешь просить меня об этом; ты знаешь, я не могу уйти. Но тебе не нужно обо мне беспокоиться. В округе есть и другие люди, парочка семей с детьми и несколько стариков вроде меня. Помнишь моих соседей, Дэвисов?