Джонсон согласно кивнул:

– Думаю, это интересный подход; может быть, мы действительно имеем дело с чем-то особенным. Члены этих семей были казнены, раны замаскированы, никакого особого глумления мы не видим, он ко всем относится одинаково.

Амайя кивнула, прежде чем продолжить:

– Если какая-то разница и есть, то это отношение к отцу, поскольку во всех случаях преступник использует его оружие, – но не более того. Не думаю, что это аннигилятор, хотя на первый взгляд все выглядит именно так. Он – убийца-апостол, карает людей за грехи, несет искупление смертью и, как мы теперь знаем, молится за них.

– Вряд ли это имеет какое-то значение, но, возможно, он раскаивается. В остальном он идеально соответствует профилю аннигилятора. Все мы с этим согласны, – подытожил Эмерсон.

Амайя заметила, что Такер чуть склонила голову. Эмерсон не рассчитывал на такое единодушие.

– Смещение консенсуса, – с раздражением прошептала Саласар.

– Что вы имеете в виду? – спросил Эмерсон, не скрывая досады.

Амайя набрала в легкие воздух и подождала пару секунд, прежде чем ответить. Это начинало казаться смешным. Вполне естественно, что они все усложняют, но она не думала, что от нее потребуют соглашаться с ними только потому, что они блестящие агенты ФБР. Она тщательно подобрала слова, прежде чем заговорить:

– Я имею в виду, что при составлении профиля убийцы нужно быть осторожным и избегать предвзятости: люди склонны подтасовывать теории и доказательства, подтверждающие их гипотезы, избегая тех, которые им противоречат. Мы склонны думать, что теория, которую мы защищаем, имеет больше плюсов, поскольку более распространена или одобрена окружающими, не указывая, кто именно «все те, кто так считает». Это ошибка, порожденная мозгом, когда ему неохота рассуждать. Иногда тот факт, что многие думают точно так же, означает лишь то, что эти многие ошибаются.

Эмерсон опустил горящий неприязнью взгляд в пол. Послышался досадливый вздох Джонсона.

Дюпри слегка нахмурился и поджал губы, наблюдая за Амайей. Было очевидно, что ее слова не пришлись по душе и ему. Амайя понимала, что для них она всего лишь заурядный офицер, который не проявляет должной почтительности, – но она была не одним из их курсантов, а таким же полицейским, как и любой другой. Да, она служила в небольшом подразделении, но заслуживала уважения, а о том, как его заслужить, Амайя Саласар знала не понаслышке. Она честно пыталась выполнить упражнение, хотя точно знала, что ей предоставили не все данные, но в тот момент ей уже было все равно.

Позади себя она почувствовала какое-то движение и заметила, что Дюпри сделал знак человеку, стоящему у нее за спиной.

– Продолжайте, – приказал тот.

Она кивнула. В конце концов, если они согласились ее выслушать, ей следовало проявлять большее уважение.

– Тот факт, что он за них молится, делает его мотивы особенными – и полностью меняет ситуацию. Мы еще не знаем, какую роль играет этот момент в его поведении и является ли он определяющим, но не можем сбросить его со счетов и оставить без дальнейшего изучения лишь потому, что он не вписывается в профиль аннигилятора. Подозреваю, что вы тоже так думаете, – сказала она, обращаясь к Дюпри.

Тот поднял бровь. Скептическое выражение его лица быстро сменилось заинтересованным.

– Вот как? Вы в курсе того, о чем я думаю? Но откуда у вас такие сведения?

– Не случайно же на своем вчерашнем выступлении вы говорили об убийцах, которые маскируют свои преступления, делая их похожими на что-то другое.

Некоторое время Дюпри молчал, перелистывая досье и просматривая цветные стикеры. Наконец закрыл его и посмотрел на Амайю.