Внезапно придя в ярость, она с разбегу ударила в дверь ногой. – …театр! Блядь!

– Эй, спокойней.

Одной рукой Кит взял ее за запястье, а вторую положил между лопатками, будто помогал срыгнуть ребенку.

Она стряхнула его с себя:

– Закрыто. Ее никогда не закрывают. Что-то происходит.

– Окей, успокойся. Мы разберемся.

В ответ на ее вопросы, на которые он не хотел отвечать, он моргал.

– Прежде чем ты спросишь, – сказала она. – Я ушла без ключей. Они ведь обычно мне не нужны.

– Я ничего не говорил, – ответил он.

Она обошла крыльцо клуба и, пригнувшись, пролезла через решетку и постучала в окно подвала.

– Нил! Нил! Ты тут?

– Чего надо? – раздался голос.

– Нил, это Айрис. Я забыла ключи. Впусти нас через окно, можешь?

Нил был одним из двух студентов-индийцев, которым группа сдала ненужные комнаты в подвале. Нил, расположившийся в подвале спереди, и Сид, снимавший комнату сзади, не были частью коммуны, но их аренда покрывала часть расходов на здание и порой от них была своя польза. У Нила всегда были рис и чечевица, если ничего не оставалось на кухне, а у Сида обычно можно было купить рецептурное лекарство из больницы; некоторые из самых тяжелых приступов Айрис облегчались морфином из Университетского колледжа.

Она клацнула защелкой и открыла окно.

– Ты звезда, Нил! – окликнула она силуэт, уже отходивший от окна в темноту. – Ты знаешь, где все?

– Не мое дело!

Два прута в центральной части решетки, закрывавшей окно, нужны были только для вида; на самом деле они были сломаны, и их легко было отогнуть. Звон прутьев, брошенных Айрис на землю, разнесся по округе. Она проскользнула в щель и тяжело приземлилась на кухонную стойку – раздался звон немытых ложек в раковине. Она спрыгнула, пробежала через квартиру к двери – Нил и Сид просрочили аренду уже на две недели и прятались в своих комнатах, а затем по лестнице поднялась в холл. Открыла входную дверь и помогла Киту пробраться под цепями. – Господи, – сказал он, щурясь на потрепанные плакаты с Че, Фиделем, Хо Ши Мином и – больше и истрепаннее – с Мао.

– А, что? Не расслышала.

Айрис искала признаки жизни под лестницей и на заднем дворе.

– Господи, говорю, ну и место.

– О, да, – сказала она, возвращаясь. – Крутое, правда? Изначально это клуб для рабочих, но после войны он закрылся, и здание осталось пустым. Мои родители, когда планировали театр, хотели, чтобы все актеры жили вместе, типа в коммуне, поэтому купили его и превратили в ночлежку. Предполагаю, идея была в том, чтобы создать общину алкоголиков.

Кит пусто на нее посмотрел.

– Это была шутка, уголек. Подожди здесь.

В кухне на заднем дворе в полупустых чашках чая росла плесень; немногие оставшиеся овощи сморщились и проросли. Поднявшись по главной лестнице, она вошла в пустую общую комнату; спальные мешки и кровати из пены, которые обычно были свалены в углу, исчезли. На третьем этаже двери всех спален, кроме ее, оказались заперты. На стук никто не отзывался. Она проверила освещение: оно все еще работало.

Она спустилась в холл. Дала Киту полупустую пачку фасоли. – Это все, что здесь есть.

Освободив руки, она прижала их к бедрам и на мгновение задумалась.

– Ситуация странная.

Коммуну «Уэрхауз» еще никогда так не бросали. Люди приходили и уходили постоянно. Не только восемь ключевых участников, но и их друзья и друзья друзей. Только на прошлой неделе несколько путешественников из Нидерландов, дальних знакомых бойфренда Евы, пришли без предупреждения и четыре ночи проспали на полу общей комнаты. У этой политики открытых дверей были свои трудности. «Уэрхауз» привлекал таких людей, которым в обществе было нелегко, – творческих, ярких и веселых, но со своими особенностями. Уходя из центра на периферию, они приобретали чувствительность к правилам и скепсис к программам; как следствие, ими было сложно управлять. Вскоре после того, как Ева стала маоисткой – точную дату определять бессмысленно, но Айрис подсчитала, что обращение Евы завершилось к зиме шестьдесят шестого, – был принят манифест о привлечении в коммуну людей, хотя бы минимально разбиравшихся в политике. Впрочем, осуществить это требование оказалось невозможно, и в реальности людей принимали, если они соглашались ненавидеть капитализм, империализм и в первую очередь Америку. Это работало и в обратную сторону: как бы ни ощущал себя каждый на индивидуальном уровне, в группе он был в безопасности; его утешало осознание того, что рядом всегда найдется кто-то ему сочувствующий. Ценой этого была необходимость периодически погружаться в «Цитаты» Мао, но большинство готовы были ее уплатить. На самом деле, чтобы сохранить мир, следовало просто найти правильный баланс.