– Вы так думаете?

– Это факт.

Цзян Цин поджала губы и закрыла глаза. В ее жизни был один только Мао. Служа ему, она избавилась от индивидуализма, как осенний ветер избавляется от опавших листьев, и теперь она стала никем. Она согласилась быть никем. Существовал только он. Он может потребовать от меня чего угодно. Истина моей жизни – не во мне, а в нем.

– Сестра Чжан, – сказала она, вновь открыв глаза. – Прошу вас прекратить этот разговор, я не могу больше этого слышать, я не хочу разговаривать с вами о нем.

– В таком случае я ограничусь следующим.

С лица Чжан Юфэн исчезла маска, и оно стало куда менее чистым и гладким.

– Я, Чжан Юфэн, была избрана присматривать за Председателем и, следовательно, я, Чжан Юфэн…

Она положила руку на грудь и трижды по ней постучала.

– …решаю, что для него лучше. Стоило огромных усилий избавить Председателя от болей и привести его в состояние, в котором он может отдохнуть. Я приказала медицинскому персоналу не беспокоить его, и я должна попросить вас тоже уважать этот приказ.

Цзян Цин позволила себе пристально рассмотреть Чжан Юфэн. Темная приятная кожа. Выразительные глаза. Широкие черты лица. Хорошо очерченный нос. Кожаные туфли. Четыре кармана на униформе. Плоская грудь. Плечи сгорблены, как будто она пытается скрыться от пристального взгляда толпы; сутулость женщины, за которой наблюдают.

– Все, что находится в руках Председателя… – ее тонкие губы снова зашевелились, – …находится и в моих руках. Не стесняйтесь рассказать мне о своем деле, командир, и я прослежу, чтобы оно до него дошло. Зачем вы пришли сегодня?

На мгновение Цзян Цин увидела в Чжан Юфэн себя, увидела в ней свое искаженное отражение, которое ее взволновало и смутило. Чжан наложилась на Цзян, а Цзян – на Чжан; она не могла почувствовать себя отдельной. Все, что делало ее собой, вдруг исчезло, и на мгновение она превратилась в двух крайне одиноких людей. «Мы страдаем, – подумала она, – но рассказать об этом некому».

– Сестра Чжан…

Чжан Юфэн достала из-за подушки дивана записную книжку. Наклонившись вперед, раскрыла ее на столе, погладила пустую страницу и взяла ручку из специальной коробки. Она собиралась делать записи. Такой сигнал она хотела подать. Она собиралась записать все, чтобы, если ситуация изменится, доказать свою невиновность, а если ей этого не удастся – отомстить.

– Я пришла по поводу грядущего балетного представления в честь госпожи Маркос.

– Так я и думала, – отозвалась Чжан Юфэн, записывая что-то в книжке. – Я слышала, вы распорядились о дополнительной неделе репетиций.

– О девяти днях. Как всегда, вы все слышали верно.

– Это решение расстроило многих людей.

– Что дает вам основания так думать?

– Были жалобы.

– От кого? Мои люди счастливы. Они с радостью выполняют мои приказы.

– Некоторые товарищи, я не буду их называть, не видят смысла в дополнительных репетициях. Они считают их необязательными. Они полагали, что работа над «Красным женским отрядом» окончена. Что балет доведен до совершенства.

– Разрешите напомнить вам, сестра Чжан, что разработка «Красного женского отряда» – моя задача. И я, и только я, могу сказать, когда он будет доведен до совершенства. Если для этого понадобится еще восемь лет, да будет так.

– Разве он уже не был классифицирован как образцовый?

– Пока я не скажу этого окончательно, мы можем исходить из того, что он не является образцовым.

– Так он не образцовый?

– Сказать, что балет образцовый – значит сказать, что он хорош во всех отношениях. Это противоречит фактам. В нем не все хорошо. Есть еще недостатки и ошибки.

– Вы собираетесь внести в него изменения?