Клац! Вот оно. Клац-клац. Поймала. Клац. Последний кадр для уверенности.

– Что такое? – только после этого спросила она.

– Мы наконец получили ответ от товарища Сун Яоцзиня.

– Он позвонил?

– Отправил письмо.

– Письмо?

Цзян Цин выпрямилась. Посмотрела на помощника. Он держал в руках разорванный белый конверт.

– Напомни, как тебя зовут, солдат?

– Мое имя Синьхуа.

– Солдат Синьхуа.

Отследить письмо было трудно.

– Я просила тебя дозвониться до товарища Суна по телефону. Я хотела поговорить с ним лично.

– Я пытался, командир. Я звонил всю неделю, но так и не смог застать его дома. Я оставил несколько сообщений его матери. Она сказала, что он перезвонит. Но, кажется, он решил ответить письмом.

Цзян Цин подошла к столу и вытерла холодные руки полотенцем.

– Вижу, вы на него взглянули.

Юноша нервничал, нервничают обычно все новички.

– При всем уважении, командир, по инструкции я должен вскрывать и помечать всю входящую коррес…

– Да, да. И?

– Он пишет, что нет.

– Нет?

Помощнику, заранее выучившему содержание письма, не надо было пояснять, что в нем было написано.

– Товарищ Сун пишет, что, к сожалению, в связи с его преклонным возрастом и тем, что почти три десятилетия занятий танцами на элитном уровне ослабили его тело, что усугубляется его недавним перевоспитанием в сельской местности, он просит уважать его уход на пенсию и освободить его от обязанности участвовать в грядущем представлении.

– Ах ты пес!

Помощник подскочил.

– Что ты сделал не так? Когда ты ему звонил, передавал эти сообщения, ты подошел к делу должным образом? Использовал нужные слова? Корректный тон?

– Я следовал вашим инструкциям.

– Подчеркнул важность этого случая?

– Да, командир.

– Сказал прямо, кто будет? Назвал нашего гостя по имени?

– Госпожа Маркос, командир?

– Именно, госпожа Маркос.

Помощник кивнул головой.

– Так и сделал, командир. Я упомянул госпожу Маркос по имени, как вы и приказали, столько раз, сколько смог, чтобы не выглядеть глупо. И я постарался подчеркнуть значение этого мероприятия, назвав его гала-представлением, именно это слово вы сказали мне использовать. Я открыто все это сказал, и мать товарища Суна уверила меня, что она полностью записала мои слова. Я говорил с ней несколько раз, и всякий раз она с готовностью подчеркивала, что ее сын обязательно согласится, нет ничего, чего бы он не сделал ради партии ввиду вечного долга перед ней, всего, что она для него сделала. Тем не менее его ответ, изложенный в этом письме…

– Хватит.

Она бросила полотенце.

– Я услышала достаточно.

Она повернулась к хризантеме. Взяла стебель под прицветником и стряхнула воду. Этот никчемный ублюдок. Он не отвертится. Вечный долг перед партией. Ха! Всем, чем он обязан, он обязан одной мне. Из кармана фартука она достала секатор. Отрезала стебель. Передала цветок помощнику.

– Поставь в вазу в моем кабинете.

Она положила палец на стебель, на треть длины снизу:

– Воды досюда.

Помощник поставил отметину ногтем.

– Найди для нее хорошее место. Может быть, на столе в форме розы… Или…

– На вашем рабочем столе?

– Нет, не туда. Потом позвони в мой гараж.

– Вы поедете лично?

– Без промедления. Я сама навещу товарища Суна и поговорю с ним лицом к лицу, – по-видимому, теперь это единственный способ заставить кого-то тебя услышать. Я должна была сразу так сделать.

– Мне надо будет попросить разрешения на использование машины, командир.

– Так сделай это.

– Причина вашей поездки? Для формы.

– Важное дело Комитета пропаганды, связанное с предстоящим гала-представлением в честь первой леди Филиппин. Точнее не надо. Я поставлю свою печать.

Цзян Цин прошла вдоль камер, закрывая видоискатели.