– Я слышала, во Франции достать кислоту очень сложно. Я продам ее там.

Саймон схватился за голову, будто хотел удержать ее на месте:

– Ох, ты поняла меня неправильно.

– Одолжи мне немного денег на билет.

– Никаких денег. Ты остаешься здесь.

– Ладно, найду деньги в другом месте.

Дерзость она чувствовала только пока не дошла до двери. Очутившись по другую сторону, она почувствовала слабость и поняла, что Саймон прав. Она утомлена, у нее нет денег, она боится кораблей: она не поедет в Париж.

Нахмурившись, она вернулась в кабинет.

– Хорошо, – сказала она.

– Что хорошо?

– Дай мне хотя бы на звонок.

– Разговор с отцом ничего тебе не даст.

– Десять пенсов, Саймон, пожалуйста.

– Телефон отключили.

– Схожу в будку.

Ворча, но с видимым удовлетворением он засунул руку в банку с наличными, которую хранил в ящике. Достал два шиллинга.

– Вот. Телефон, который примет новые деньги, найти будет сложно.

Она положила монеты в мешочек и снова привязала его к талии.

– Не ходи долго, – сказал Саймон. – Ты похожа на мертвеца. Возвращайся, как только сможешь, и поспи. С остальным можешь помочь мне завтра.

– Хорошо.

– И оставь дверь в свою спальню открытой. На тот случай, если…

На тот случай, если у нее случится припадок. На тот случай, если ему придется войти внутрь, чтобы помочь ей. Как выглядел бы обычный день из ее жизни, если бы в нем не было мер предосторожности?

Спускаясь вниз, она думала о Париже и о том, как большинство людей представляет себе жизнь там. Сидеть в кафе, ходить по мостам через Сену, жить на шоколаде и багетах. Ну что ж, теперь вместо всего этого была революция, как бы она ни выглядела. Политиканы во главе, марши, антивоенные речи, «Цитаты» Мао. Никто не будет говорить о любви, не будет наркотиков, не будет музыки, а значит, ничто из этого не может быть реальным. Не как то, что происходило в Сан-Франциско, где люди, собравшиеся отовсюду искатели, отключались от мира, соединялись друг с другом и делали только то, что действительно хотели, следовали своим внутренним путем, который был путем безличным, величайшим даром, который люди могли дать миру прямо сейчас и единственным средством победы мира в долгосрочной перспективе. Добавьте немного ебаного ЛСД в систему водоснабжения Белого дома – она любила говорить это Еве, – забросьте в окно Овального кабинета немного «Steppenwolf», и посмотрим, сколько продлится война!

Войдя с этими мыслями в зрительный зал, она пришла в изумление от того, о чем забыла. «Уэрхауз» превратил зал – похожее на пещеру помещение без окон, неравномерно освещенное лампами над пустой сценой у дальней стены, – в мастерскую. Сиденья были убраны, и на их месте в два ряда стояли верстаки.

На верстаках, которые все еще стояли в том виде, в каком их оставила группа, громоздились коробки с бамбуковыми дощечками, бумагой и тюбиками с пастой, а вокруг на полу кучами валялись недоделанные китайские фонарики. Готовые фонари были разложены на сцене группами согласно их дизайну: водяная лилия, цветок лотоса, веер, аэроплан. Всего около тридцати штук. Все вместе они производили прекрасное, но печальное впечатление. Это и поразило Айрис, когда она вошла: везде фонари, их так много, но они не дают света.

Кит стоял на коленях на сцене и рассматривал маленький фонарь с кроликом, подняв его над головой и выгибая шею, чтобы посмотреть на него снизу.

– Что это такое? – спросил он.

– Это?

Она неуверенно огляделась.

– Пока не знаю. Реквизит для перформанса.

– Вы все это сделали сами? – спросил Кит, спрыгивая со сцены и подходя к ней в пространстве мастерской.

– Кто-то из них, – ответила она. – Это работа группы.