Тому, что в аэропорту было полно народа, я не удивилась, конечно. В этой стране везде полно народа. На дорогах, автобусных остановках, в торговых центрах, кино, ресторанах, на площадях… Многолюдно и шумно. В огромном городе не найдешь места, чтобы на пару минут побыть в одиночестве и отдохнуть в тишине. Пробираешься через столпотворение на площади Эминёню: зазывалы предлагают, чтобы их ручной орел вытащил для тебя записку с предсказанием, кто-то врубил на полную громкость песни в арабском стиле, продавцы вопят: «Симит![7]», «Чищенные огурцы, киви!», заклинатели гипнотизируют своих змей, рядом разложили на продажу поддельные часы, дети предлагают птиц в клетках, которых покупатели потом выпустят на волю, загадав желание, – в общем, пробираешься через всю эту потную, шумную толкотню, чтобы найти на берегах Босфора укромный уголок для отдыха.

Так размышляя, я стояла в зоне выхода пассажиров, одновременно посматривая на огромное светящееся табло. Да, самолет из Франкфурта приземлился. Значит, иностранец сейчас выйдет. Подняв табличку с надписью «проф. Максимилиан Вагнер», я начала ждать. Пассажиры выходили группами: работающие в Германии турки, туристы… Стюардесса вынесла на руках светловолосую девочку лет десяти…

И тут я увидела профессора. Сразу привлекли внимание его высокий рост и ярко-голубые глаза, на нем было черное пальто и фетровая шляпа. В правой руке профессор держал футляр для скрипки, а в левой – чемодан средних размеров. Остановившись на выходе, он осматривал толпу встречающих. Увидев табличку в моих руках, мужчина улыбнулся и подошел. Подойдя к разделяющему нас ограждению, он поставил чемодан на землю, снял шляпу и, протянув мне руку, сказал по-английски:

– Добрый вечер! Я Максимилиан Вагнер.

В тот момент я заметила, как же он красив. Аккуратно стриженные седые волосы, маленький нос, глубокие морщины, которые были ему очень к лицу, – все это делало Максимилиана очень привлекательным. Еще больше я удивилась, что в первый раз передо мной мужчина снял шляпу.

– Добро пожаловать, профессор! Я Майя Дуран.

Мы вместе дошли до конца ограждения.

– Наша машина прямо у входа, – сказала я.

Хотя мне и хотелось, я не стала предлагать профессору понести чемодан. Я боялась, что он воспримет это не как помощь пожилому человеку, а как раболепие, свойственное угнетенной мусульманке. Да и сам Вагнер, несмотря на возраст, выглядел бодрым и сильным и держался прямо.

К счастью, подоспел наш внимательный шофер Сулейман. С широкой улыбкой, растягивая на турецкий манер слова, он произнес welco-o-ome, welco-o-ome[8] и взял у профессора чемодан.

Когда мы вышли на улицу, профессор вновь надел шляпу и повязал серый кашемировый шарф.

– Я нечасто простужаюсь, – улыбнулся он, – но в Стамбуле в это время года бывает очень холодно.

– Вы подготовились, – ответила я. – Большинство иностранных гостей, думая, что едут на Ближний Восток, приезжают легко одетыми.

Он рассмеялся.

– А я знаю Стамбул. Не раз испытывал здешние холода.

Не знаю, сейчас ли мне так кажется, когда я печатаю эти строки в удобном кресле самолета, или тогда я это заметила, – но я помню его печальное выражение, хотя он и улыбался.

Сулейман открыл дверь черного мерседеса:

– О! Old man, old car![9] – сказал профессор.

Мы посмеялись. Но его печальное выражение, появившееся, когда мы заговорили о Стамбуле, не пропадало.

Вообще я не очень коммуникабельная, многие даже считают меня холодной. Однако к этому человеку я почему-то сразу почувствовала симпатию.

По дороге профессор устало и печально смотрел по сторонам. Я чувствовала, как он заполнял автомобиль своим присутствием, и это странным образом на меня действовало. Я испытывала к нему и уважение, и какую-то симпатию. Не знаю, чего было больше, но совершенно точно он был интересен и не похож на прежних гостей.