– Мы знаем, не беспокойтесь, мы все знаем. Профессор Вагнер пробудет в Стамбуле четыре дня, и все это время его будете сопровождать вы, верно?

– Да, ректорат поручил это мне.

– Ваша задача – сообщать нам о всех действиях и разговорах Вагнера.

Я догадывалась, что все дело в этом, но все равно удивилась.

– Какой интерес может представлять пожилой преподаватель?

– Позвольте, мы сами будем решать, – сказал усатый. – Вы будете сообщать о каждом его вздохе, кому он звонит, с кем встречается, даже что он записывает.

– То есть я буду шпионить?

– Нет, что вы, не преувеличивайте. Просто соберете некоторые сведения.

– И как мне передавать донесения?

– Не беспокойтесь, мы у вас заберем. Но вы будьте бдительны. Не упускайте такую возможность доказать вашу верность родине.

Они вышли и оставили меня в кабинете одну в полной растерянности.

Откуда они узнали про бабушку? «Не глупи, – ответила я сама себе, – они разведчики, кому знать, как не им?» Ладно, но откуда конкретно узнали? Из Национального разведывательного управления, разведки жандармерии или еще откуда-то? Мой старший брат Недждет был офицером армейской разведки, поэтому я немного в этом разбиралась.

Вернувшись к себе, я прислонилась к окну и стала разглядывать вековые деревья, мокнущие под дождем, кутающихся в куртки студентов с зонтами и без, гуляющие в обнимку парочки, не обращающие внимание на непогоду. Было без пяти десять.

Сейчас надо было просмотреть прессу, сложить в папку новости об университете, отобрать тексты, требующие ответа. Обычно я делала это охотно, но сейчас мне совсем не хотелось работать. Даже пальцем пошевелить не было сил. Я чувствовала страшную тоску и почему-то злилась на профессора за то, что он не захотел сегодня со мной видеться. Почему он хотел остаться один? С кем-то встречается?

Я позвонила в отель и спросила, в номере ли профессор Вагнер. Оператор ответил: «Соединяю!», но я вовсе не просила меня соединять. Услышав профессорское «Хэллоу», я тут же бросила трубку.

Мне не хотелось не только просматривать прессу, но и вообще делать что-либо. Как было бы хорошо тихонько сбежать! Да и ничего бы не было. Ректорат все равно поручил мне на этой неделе сопровождать профессора. Никто не знал, что он сегодня хотел остаться один. Так что мое отсутствие никто бы не заметил. Оставался только Сулейман, который мог слоняться туда-сюда и наболтать лишнего, но я нашла бы объяснение и для этого. Сказала бы, что профессор желал погулять по Бейоглу, а там улочки узкие, и машина не нужна. Да и по улице Истикляль ходил только трамвай.

Без дальнейших размышлений я взяла куртку, тепло укуталась и вышла из университета. Погода была действительно ужасная. Дождь постепенно сменялся снегом, с неба все чаще падали снежинки. От слякоти и стужи становилось тошно. Я поймала такси на площади Беязыт и поехала домой. По пути пожилой таксист сказал:

– Да пожалеет Аллах бездомных, беспризорников, уличных животных!

Меня тронули эти слова, я чуть не заплакала.

Едва войдя в квартиру, я испытала блаженство, почувствовав сухой жар от батарей. Я поспешно скинула с себя куртку, шарф, шапку и всю остальную одежду и бросилась под горячий душ. В душе я размышляла о странных событиях последних дней, поэтому не помню, сколько времени там провела, но, когда наконец вышла, вся ванная была в пару и зеркало полностью запотело. Надев халат и замотав волосы в полотенце, я заварила на кухне эрл-грей. Чай показался вкусным как никогда. Выпив две чашки, я легла в кровать и сразу уснула.

Я спала долго и глубоко, без сновидений. Когда проснулась, часы с подсветкой показывали 15:35, а во рту был металлический привкус. Я вспомнила, что ничего не ела, однако голода не чувствовала. Я снова оделась и вышла на улицу. Похолодало еще сильнее. Дрожа от холода, я пришла в школу Керема и стала ждать в просторном мраморном фойе. Вскоре прозвенел звонок. Ученики выскочили из классов, словно сорвались с цепи. Немного погодя я увидела Керема: он не бежал, как другие дети, а задумчиво шагал в одиночестве. Увидев меня, он очень удивился и с тревогой огляделся.