Присутствующие зааплодировали. Красивые слова производили на людей впечатление, однако не выходили за пределы аудитории. Люди, всячески дискриминирующие других, не видели противоречия в том, чтобы похлопать такой прекрасной речи. Немного позже, вернувшись к обычной жизни, они снова не будут считать других за людей, снова будут разжигать ненависть и рознь. А чтобы оправдать такое поведение, они часто будут использовать слово «но». «Да, но…» – будут начинать они фразу и выдумывать оправдания своим поступкам, противоречащим всем принципам, которых они на словах придерживались.

Профессор жестом прервал аплодисменты и продолжил с того места, где остановился. И тут я замерла и перестала что-либо понимать.

Голос Вагнера доносился как какой-то гул, словно сквозь толстую стену. Я его слышала, но не могла разобрать слова. Точнее, я и не слушала. Аудитория, люди в ней – все превратилось в размытую фотографию. Я не замечала движений, не разбирала ни слова. Однако на этой фотографии я отчетливо видела трех мужчин и глядела только на них. Да, это точно они! Трое из белого «рено»! Они сидели и внимательно слушали профессора, что-то записывая.

«Кто они?» – спросила я, должно быть, уже в сотый раз. Но, наверное, надо было задать другой вопрос: «Кто этот Вагнер?» Если он заслуженный профессор права, как было сказано в начале лекции, чего хотели от него эти мужчины? Дело становилось все таинственнее.

«Кто ты, Максимилиан Вагнер?»

Сидя на заднем сиденье автомобиля по пути в отель, я все время прокручивала в голове этот вопрос. С профессором мы не разговаривали. Сулейман подозрительно поглядывал на нас в зеркало заднего вида. В какой-то момент я заметила, что Вагнер закрыл глаза. День был утомительный для человека в его возрасте. Но он снова держался молодцом.

Прощаясь с ним перед отелем, я сказала:

– Вы устали, профессор. Отдохните, вздремните.

Он кивнул в знак согласия:

– Однако потом у меня будет к вам просьба.

– Да?

– Это никак не связано с работой… Вы не хотите со мной поужинать этим вечером, Майя?

Такой просьбы я совсем не ожидала. И он первый раз обратился ко мне по имени.

– Не знаю… Дома ждет сын…

Он понимающе прервал меня, избавив от необходимости подбирать слова:

– Тогда не буду настаивать. Большое спасибо за все.

Он слегка поклонился и приподнял шляпу, затем пошел в сторону отеля. Только он собирался войти, как я крикнула:

– Профессор!

Он обернулся. На лице у него было то же понимающее выражение: будто он не ждал, что я скажу, а приветливо слушал… Какой же учтивый человек.

– Да? – мягко сказал он.

– Во сколько ужин?

Он немного подумал:

– В восемь подойдет?

– Хорошо. Хотите в отеле поужинать или в другом месте?

– Если вы не против, давайте в отеле.

Садясь в мерседес, я уже по привычке огляделась. Мужчин не было.

Когда машина тронулась, я почувствовала, как же устала. «Еще надо ехать в университет, целый час заниматься там ерундой», – ныла я про себя. Потом мучительная дорога домой, а потом – снова в отель. Казалось, я не выдержу. Поехать бы сразу домой, принять душ, отдохнуть, подготовиться к вечеру. Это было бы по-человечески, а не как у меня – на бегу впопыхах.

Я отвлеклась от своих мыслей и взглянула на Сулеймана за рулем. Интересно, он все еще обижен? Все еще таит злобу? Не похоже. Может быть, он забыл наш утренний разговор. Или полученные чаевые его смягчили.

– Я подумала, может быть, я смогу намекнуть ректору про твоего брата.

Он взглянул на меня в зеркало. У него ушла пара секунд, чтобы понять, о чем речь. Тогда он расплылся в улыбке.

– Вот спасибо, абла!

Он сменил тон с радостного на жалобный: