На следующее утро Рейчел нашла забившимся в угол хлева енота: у него из пасти, прямо под высунутым розовым языком, торчала леска. Когда Рейчел открыла дверцу стойла, енот даже головы не повернул – лишь шевельнулись глаза в прорезях черной маски. Но не глаза, а передние лапы зверька вынудили девушку замешкаться. Они были до ужаса похожи на маленькие руки – сморщенные и обгоревшие дочерна, но все же совсем как человеческие. Еще год тому назад отец все сделал бы сам – как в тот раз, когда здоровенный бродячий пес забежал к ним во двор и задрал петуха, или когда кобыла принесла хромого жеребенка. На ферме иначе нельзя.

Если отпустишь, он обязательно вернется, сказала себе Рейчел, и снова его уже не поймать, потому что еноты слишком умны, чтобы попасться на уже знакомую уловку. Он будет сторониться лесок и крючков, зато сожрет все остальные яйца в хлеву. Тут и выбора-то никакого нет. С некоторых пор эта мысль преследовала Рейчел почти повсеместно. Так и бывает: вначале делаешь самый первый, самый главный выбор, но в случае ошибки – а она ошиблась – выбирать уже особо и не из чего. Все равно что переходить реку в незнакомом месте. Один неверный шаг, скользкий камень или подводная яма – и поминай как звали: унесет течением, и можно лишь попытаться выжить, за что-то уцепившись.

«Это неправильно. Так не должно быть», – подумала Рейчел, уже зная, что для некоторых все бывает иначе. Подобные типы запросто могут сделать неверный выбор и, посвистывая, отправиться дальше. Собственная ошибка озаботит их не более, чем корову, прихлопнувшую хвостом надоедливую муху. И это, конечно, тоже неправильно. Из-за вспыхнувшей в сердце злости стало куда легче сходить в сарай за орудием убийства.

Когда, вооружившись топором, Рейчел вернулась в хлев, енот не шелохнулся. Девушке вспомнились рассказы отца: у рыси череп настолько тонок, что его легко можно раздавить голыми руками. Интересно, как с этим у енотов? Пытаясь понять, как лучше справиться с задачей – обухом или лезвием, – Рейчел покачала топор в руках. При неверном замахе можно перерубить леску.

В итоге девушка развернула рукоять, чтобы бить обухом. Примерилась, размахнулась, ударила – и услышала негромкий треск. Коротко вздрогнув, енот затих без движения. Рейчел опустилась рядом с ним на колени и не без труда высвободила крючок из пасти зверька. Оглядела добычу: проживи енот еще с пару месяцев, холода заставили бы мех достаточно распушиться, чтобы мистер Скотт захотел купить шкурку. Наконец, подняв убитого зверька за хвост, Рейчел отнесла его за дом и зашвырнула подальше в лес.

Орла прислали в декабре. Серена предупредила о скором прибытии птицы начальника станции, заодно объявив, что орла нужно без промедления доставить в лагерь, что и было сделано. Десятифутовый деревянный ящик с ценным обитателем, а также двух сопровождающих посылку юнцов разместили на грузовой платформе, и поезд сразу покатил из Уэйнсвилла к лагерю; при этом подъем по склону состав осуществлял с неторопливостью, достойной высокочтимого гостя голубых кровей.

Вместе с орлом прибыли две сумки. В первой лежала толстая рукавица из козьей шкуры, закрывающая предплечье от запястья до локтя; во втором – кожаный клобучок, опутинки, вертлюги и должики, а кроме того – единственный клочок бумаги, который мог служить инструкцией, счетом или даже предостережением, но был составлен с использованием алфавита настолько диковинного, что начальник станции углядел в нем попытку отобразить язык команчей. Кондуктор состава, доставившего птицу в Уэйнсвилл, не согласился и, в свою очередь, поведал собравшимся на станции о странном человеке, сопровождавшем птицу в пути от Чарльстона до Эшвилла. Волосы незнакомца под остроконечной меховой шапкой были черны как вороново крыло, а длинное платье – такой нестерпимой синевы, что глазам больно. К тому же к поясу загадочного сопровождающего была прицеплена такая длинная сабля, что всякий трижды подумал бы, прежде чем сострить насчет его одеяния. «Нет, друзья, – заключил кондуктор, – тот молодчик явно был не из наших индейцев».