– Ты слышал что-нибудь? – повернулся Гуран к спутнику. – Что с «Розой Аксамалы»?

Слуга пожал плечами. Потер усыпанный веснушками нос.

– Так вроде бы съехали они, – сказал он и полез пятерней в затылок. – Я тута не бывал. Дорого. Так, слыхал краем уха.

– Ох ты и шельма, Боррас! – погрозил ему пальцем Гуран.

– Я чо? Я ничо… Другие вон чо, и то ничо… – Слуга состроил простецкую рожу. Толкнул чалого пятками.

Клепсидральную площадь они миновали в полном молчании. Дальше путь лежал по улице Шести Побед до Тьяльских ворот. Рысить в черте города разрешалось лишь гонцам, спешащим со срочными донесениями, и военным, но только в случае осады столицы. Плотная толпа, запрудившая улицы, не позволяла коням прибавить шагу. На городских улицах пеший имел все преимущества перед всадником. За ворота они выехали лишь в третьем часу.[16]

Вот и широкая, мощенная камнем дорога. По обочинам – сребролистые тополя, вытянувшиеся к небу, словно пламя свечи. Из близлежащих сел тянутся в Аксамалу повозки с яблоками, инжиром, виноградом, мукой, курами и гусями в ивовых корзинах, дынями, морковью и луком, медом и орехами, тушами свиней и коров.

Гуран подмигнул рыжему Боррасу.

– Не передумал?

Парень ответил степенно, хотя и побледнел от волнения:

– Нешто я трепло? Ежели Боррас сказал, то Боррас сделает.

– Чудесно! – воскликнул дворянин, ударяя пятками гнедого. – В рощу!

Слуга кивнул, повторяя его движение.

Но, чтобы разогнать скакунов хотя бы до рыси, им пришлось изрядно попотеть. Ход у гнедого оказался неимоверно тряским. Должно быть, сказывались больные бабки. Гуран успел проклясть все на свете, а в особенности скрягу т’Клессинга, пожадничавшего и подсунувшего разбитых одров вместо достойных дворянина животных.

Когда дорога скрылась за деревьями, они спрыгнули на землю.

Боррас на лету поймал брошенный Гураном кошелек со скудо.

Дворянин расстегнул перевязь, бросил на траву ножны с мечом, скинул дублет и сапоги.

Слуга тоже избавился от пояса с охотничьим ножом в липовом футляре, потертой курточки и обуви.

– Рубашками не будем меняться, – усмехнулся фон Дербинг.

Боррас глянул на заплатку на своей груди, грубо зашитый рукав и вздохнул с сожалением.

– Вшей твоих мне не хватало! – подмигнул Гуран.

– Да нешто я их развожу? – развел руками слуга.

– Продавать не пробовал? Говорят, их колдуны скупают. Для зелья вроде бы…

– Шутите?

– А ты как думаешь? Одевайся.

Они поменялись одеждой.

Гуран взъерошил волосы, потер ладонь о землю и провел ею по щеке. Растрепал усы и бородку – надо будет или сбрить, или уж отпускать, как мастеровой какой-нибудь.

– Ну, как?

– А чо?

– Чо, чо… Похож я, скажем, на подмастерье?

– Оно… С виду, ясное дело, да… А вот не говорит простой люд так…

– Это дело поправимое, – отмахнулся дворянин. – Выучусь. Ты-то куда подашься?

– А! – махнул рукой Боррас. – Да куда ни попадя! Абы от господина посла, – он сплюнул, – подальше!

– Гляди, денег надолго не хватит.

– Мне бы до Вельзы. А тамочки в наемники запишусь.

– Воевать хочешь?

– А то?

– Как знаешь. Только на войне убивают.

– А! Помереть и от поноса можно. Или от вина угореть. Кому на роду написано утонуть, тот и на пожаре не сгорит.

– Да? – Гуран поежился, вспоминая свой гороскоп, составленный на выпускном испытании по астрологии. Звезды сулили ему участие в великой смуте, скитания и борьбу за власть. А после – смерть от огня. – Ладно. Спасибо за помощь…

Он протянул руку слуге. Боррас, смутившись на мгновение, пожал его ладонь.

– Вам спасибо, господин…

– Я больше не господин! – блаженно потянулся фон Дербинг. – Прощай, дружище.

Оставив слугу моргать в недоумении, он зашагал к дороге. Оглянуться не хотелось. Что он оставил? Двух полудохлых коней, кучку презренных монет, орудие убийства… Ну, последнее, возможно, еще пригодится, но попытка войти в Аксамалу в одежде простолюдина и с мечом на поясе обречена на заведомый провал.