Водитель и Баторжамц выскочили из машины и подняли Олега.

– Не ушибся, товарищ? – участливо спросил Баторжамц.

– Кажись, хребет отшиб, – простонал Олег.

– Ничехо, ничехо. До свадьбы заживет.

Пиханов сплюнул и со злостью швырнул ручку.

Раздолбанный Уазик проехал несколько кварталов и остановился на широкой площади, на которой возвышалась бетонная арка со стилизованным куполом. Под сводами арки на гранитном постаменте застыла в порыве броска скульптура бойца. На сводах арки аккуратными столбцами были выбиты русские и монгольские фамилии. Метровое ограждение охватывало памятник широким полукругом.

– Это мемориал советским и монхольским воинам, похибшим на Халкин-Холе, – пояснил Баторжамц и махнул водителю. Монгол в распахнутом тулупе принес из машины потертый пакет и достал из него серебряную чашу.

– Давайте почтим наших хероев без хромких слов, – тихо сказал Баторжамц. Водитель раскупорил бутылку, налил полную чашу и поднес её Анатолийскому. Глава российской делегации не мог не почтить память погибших героев-соотечественников. С грустью взглянув на купол памятника, он немного отпил из чаши, передал ее Олегу и закурил едкий «Космос», на который он перешел ввиду отсутствия в продаже «Мальборо». Пиханов бесцеремонно запустил руку в пакет, немелодично брякнув бутылками в морозном воздухе. Не нашарив в пакете закуски, он осушил чашу и занюхал меховым воротником. Шофер вновь наполнил посуду и вручил ее Аюрову. Цырендаши сбрызнул пальцами капли водки, выпил и передал чашу Баторжамцу, который повторил обряд. Чаша трижды прошлась по кругу, исключая водителя.

– Поехали, товарищи, дальше, – сказал гид.

УАЗ проехал по центральной улице города на окраину и свернул к внушительному по размерам памятнику. Возле памятника застыли маломощный танк и 45-миллиметровое орудие.

– Это памятник советским танкистам и артиллеристам, отдавших жизни за независимость Монхолии.

– Однахо, надо помянуть героев, – скорбно сказал Аюров.

– Вот это правильно, товарищи, – поддержал предложение Баторжамц.

Из пакета опять появилась серебряная чаша. Меркурий, выпив первым, закурил сигарету и подошел к танку. Ему показалось, что бронированный экспонат, участвовавший в боях с японскими самураями, застыл в ожидании команды. Вот сейчас командир отдаст приказ, водитель нажмет на рычаги и танк рванет вперед. Глава делегации стряхнул наваждение и взглянул на небо. Тусклое солнце играло лучами с несущимся снегом. Сзади периодически раздавались булькающие звуки.

Почтив память танкистов и артиллеристов, Баторжамц доставил российскую делегацию к памятнику советским летчикам.

Анатолийский с повлажневшими глазами поднял чашу на ладони и скорбно произнес:

– Дорогие товарищи! Братья! В грозовых облаках наши летчики героически сражались с японскими асами. Сбивали агрессоров, как саранчу, отстаивая свободу и независимость Монголии. Но многие советские и монгольские воины не дожили до Победы. И мы всегда будем благодарны им за нашу счастливую жизнь. Так выпьем за боевое содружество российских ратников и монгольских цириков! Выпьем за мир во всем мире! Выпьем за вечную дружбу между нашими народами!

Проникнутые печалью Цырендаши и Батмунх потупили взгляды, Олег отвернулся, украдкой вытерев нечаянные слезы. Меркурия окутал расплывчатый туман грусти и скорби.

Баторжамц, качнувшись, взглянул на часы и сказал:

– Товарищи, пора обедать.

В пустом ресторане ничего не изменилось. Вот только за их столиком сидел монгол в спортивном костюме «Adidas». Это был невысокий подтянутый человек лет сорока с приплюснутым носом и короткой стрижкой. Кожаная куртка, подбитая мехом, и черная вязаная шапочка монгола небрежно валялись на соседнем столе.