Надежда с восторгом раскрыла заветную коробку, но тут же её улыбка угасла. В коробке лежали чёрные лакированные осенние туфли тридцать девятого размера.

– Людмила Михайловна, зачем мне туфли тридцать девятого размера? У меня же тридцать пятый!

– Да? А я не знала. Давай, тогда я себе возьму! У меня как раз тридцать девятый, – обрадовалась женщина.

– Ну, берите! У меня все равно денег нет.

– Ну, спасибо, Наденька! И еще! Личная просьба. Ты не свяжешь моей свекрови шаль? Ну, такую узорчатую, с розочками, как ты Нинке с прачечной связала? У свекрухи юбилей, а что дарить – ума не приложу! Да и берешь ты по-божески… Представляете, девчонки, её вчера в магазине в очереди чуть не задавили. За свининой стояла. Увезли на скорой с сердечным приступом.

– Да, что вы! Ну хоть всё в порядке?

– Да ничего, обошлось. Так что с шалькой-то? – не унималась методист.

– Ладно, свяжу, – согласилась Надя, – пряжу только сами купите, а то, когда я с работы выхожу, уже все магазины закрыты.

– Да, чуть не забыла, Наденька, завтра к десяти часам тебя в профком завода вызывают. Отпросись у заведующей.

– А вы не знаете, зачем? – удивилась девушка.

– Ну, тебе видней, – уже в дверях загадочно пропела Людмила Михайловна.

– Правда, зачем? Странно все это…

***

В кабинете профкома машиностроительного завода заседали: председатель комитета Николай Павлович Сухов, его заместитель Константин Алексеевич Орлов, приятный на внешность мужчина лет пятидесяти, бухгалтер профкома Ольга Петровна и начальник пионерского лагеря «Дружба», принадлежащего этому заводу, Марина Степановна Чегодаева. Марине Степановне вчера исполнилось тридцать пять, и ей очень хотелось поскорее вернуться домой. Она обещала сыновьям и мужу вместе пойти в кино. Но начальство расходиться не собиралось.

– Так что, Марина, ты считаешь, что эту девицу можно взять? – в который раз с сомнением в голосе спрашивал председатель профкома.

– Николай Павлович! – отвечала ему начальник лагеря. – Я уверяю вас, что это то, что нам надо. Три года назад я училась с ней на курсах старших вожатых. Лучше неё нет никого! И не каждый может свой лагерь, простите, из грязи до первого места по области поднять и это при директоре-то пьянице. И к тому же, если бы она согласилась занять должность директора, то лагерь «Гагаринец», возможно, и сохранили бы.

– А чего ж она не согласилась?

– Ну, точно не знаю, но там что-то с мужем…

Ольга Петровна заёрзала на стуле и, вытянув шею, заискивающе пропела в глаза председателю:

– Николай Павлович! А может Людмила-то Витальевна-а-а передумает, вернется? А то возьмем кого ни попадя-я-я.

– Да я вам отвечаю, что эта Соколова ста ваших Людмил стоит! – не удержалась Марина Степановна.

Раздался стук в дверь, и в кабинет просунулась светловолосая голова Надежды Соколовой.

– Ой, извините! Здравствуйте! Мне подождать?

– Нет, нет! Заходите! Мы как раз вас ждём! О-о-о! Да это вы? – обрадовался Сухов, увидев знакомое лицо. – Это же вы в этом году ёлку у нас в Доме культуры проводили?

– Да-а! – робко произнесла Надя.

– Молодцы! Нет, ну вы подумайте, всего три человека, а такой праздник детям устроили! А ведь мы вас искали, грамоту вручить хотели. Не знал, что в нашем детском саду такие артистки работают. Ну что, Снегурочка! Хотим предложить вам поработать старшей вожатой в нашем лагере «Дружба». Авось не растаете… «Гагаринец» -то ваш закрыли. Да-а-а, дела-а, – вздохнул Николай Павлович, – а чего такие таланты в землю зарывать? Вот в последнюю неделю мая отправитесь с Мариной Степановной и Константином Алексеевичем на расконсервацию лагеря.