Большую часть зимы Альбер, впрочем, как и большинство обитателей замка, провёл в праздном безделье. Отсутствие хозяина позволяло всем, от оруженосцев до мелкой челяди, чувствовать себя намного свободнее, нежели обычно. Повара не готовили роскошных обедов, которые так обожал барон, камергеры томно скучали, играя в шахматы и трик-трак, а солдаты и стражники и вовсе обо всём забыли, предаваясь пьянству и сну.

Всё это время Альбер с истовой страстью занимался лишь одним делом, а именно чтением дантевской «Комедии». Этот процесс увлёк его настолько, что он позабыл обо всём на свете, даже про тренировки, за которыми в отсутствие господина также некому было смотреть. Порой, устав от чтения, он долго размышлял, обдумывая прочитанное, прогуливался по крепостной стене или стоял на башне, глядя в затянутую мутной пеленой даль.

Конечно же, прочитанное хотелось хоть с кем-нибудь обсудить, и, желательно с тем, кто хоть что-нибудь в этом смыслит. Иногда, когда у того выдавалась свободная минута, его собеседником становился фра Ансельмо. Монах и учёный богослов, сам досконально изучивший гениальное произведение, он давал интересные и вразумительные пояснения к сложным и непонятным местам, коих в «Комедии» было хоть отбавляй, да к тому же искренне радовался, что кроме него, в замке появился ещё хотя бы один «учёный» человек. Даже когда безжалостный Данте своей карающей лирой обрушивался на тех, чьи имена и шёпотом было страшно произносить, бернардинец, не делая исключения даже для них, рассказывал на духу всё как есть. Будучи человеком не только умным, но и мудрым, он считал, что человек должен иметь трезвый взгляд на вещи и не бояться видеть их такими, какие они есть. Он без всякой утайки объяснил, кто этот «сын медведицы» из девятнадцатой песни Ада, ради своих медвежат запятнавший себя «дикой поживой», и кто этот «верховный грешник», которому ещё только предстояло спуститься в Ад и своими грехами укрыть всех остальных грешников. Под «сыном медведицы» подразумевался Римский Папа Николай III*, ради своих родственников – «медвежат» обдиравший Церковь и торговавший церковными должностями, а «верховный грешник» – Римский Папа Климент V*, выполнявший все прихоти короля Филиппа Красивого* и без всякого зазрения продававший любую церковную должность. В конце беседы, хитро прищурив глаз, монах говорил, что священники также порочны, как и все остальные люди, и что изобличать грехи священника вовсе не означает перестать быть добрым христианином.

Но куда чаще его собеседником становилась мадам Анна. Конечно же, баронесса не обладала всей учёностью бернардинского монаха, но как для женщины своего времени она была вполне образована. Обычно в большой компании из оруженосцев, фрейлин и слуг, но и часто наедине друг с другом, они по очереди читали гениальные строфы, а потом долго обсуждали прочитанное. За этими пространными беседами и проходили их зимние вечера.

Но всё чаще, особенно когда он оставался один, и когда его ум покидали размышления о божественной поэме, он задумывался об их отношениях с мадам Анной. Он часто вспоминал ту декабрьскую охоту и ту бурю эмоций, охватившую его после ухаживаний за сеньорой в домике лесоруба. До того момента, да и после, он старался списывать всё на «fine amour», или «утончённую любовь», принятую при всех знатных дворах ещё во времена трубадуров прошлых столетий, и состоящую из строго определённых правил и придворных обычаев.

«Fine amour» была своего рода дань уважения, которую вассал оказывал жене своего сюзерена. Также как ему он был повинен воинской службой, ей он был повинен серенадами, комплиментами и прочими знаками внимания. В свою очередь, дама могла отвечать на эти ухаживания лёгким флиртом, тем самым воздавая своим поклонникам небольшую награду за их труды. Но упаси Бог, если эта игра выходила за рамки строго определённых правил. Ведь тело женщины не принадлежало ей самой – оно принадлежало её супругу, и посягательство на него могло расцениваться как покушение на собственность господина. К тому же к верности жён, наряду с их способностью к деторождению, предъявлялись самые жёсткие требования: от этого зависела правильность наследования.