Двадцатая песнь подходила к концу и, дочитав последнее тристишие, он хотел было, как и делалось все эти дни, передать чтение следующей песни баронессе. Но та лишь ответила, что на сегодня чтений довольно, и негоже в такой погожий день сидеть в палатах.

На том и было решено. Оставив книгу, они вышли во двор, дабы дальнейшее время провести в летней беседке.

Но, в отличие от блаженного настроения, в коем пребывала в тот день баронесса, Альбера одолевали тревожные и смутные чувства, а из головы не выходили строчки пятой песни «Комедии»:

В ночь на Девственность Марии пошёл первый снег. Причём сталось это так быстро и неожиданно, что ещё накануне вечером такого никто и представить себе не мог. Прошлый день был тёплым как для середины декабря и напоминал, скорее, всю туже затянувшуюся унылую осень, а снега, как казалось, можно было ожидать не ранее чем на Рождество. Когда же дежуривший на вахте часовой очнулся от своего невольного сна, то весь привычный взгляду серый пейзаж оказался укрыт пышной белой периной.

Так уж случилось, что именно на этот день госпожа Анна наметила свой выезд на большую охоту. По заведённой традиции она всегда делала это с любимым супругом, и даже в его отсутствии не желала нарушать добрый обычай.

Сеньор Клод просто обожал псовую охоту на крупную дичь, в особенности на оленя и кабана, и делал это постоянно, не зависимо от времени года и тем более от погоды. Конечно, были в его питомнике и ловчие соколы, охота с которыми была весьма модной среди знати, но они требовали с собой уйму хлопот как в дрессировке, так и в самой охоте, да и добытую ими дичь вряд ли можно было назвать крупной. К тому же, он просто налюбоваться не мог на своих породистых гончих, и проводил целую уйму времени, заботясь о щенках и отбирая из них самых умелых и симпатичных. К тому же, посещая городские рынки и ярмарки, он не жалел никаких денег и отдавал порой всё до последнего гросса, лишь бы заполучить для своей псарни новый, понравившийся ему, экземпляр. И не мудрено, что смотритель псарни, баварский немец, приглашённый по особой рекомендации, был самым уважаемым и высокооплачиваемым служащим в имении.

Морозный утренний воздух пробирал до костей. Кутаясь в тёплые шерстяные кафтаны, сонные обитатели замка потихоньку стали выбираться из своих жилищ.

Это утро, как и всякое другое, началось с утренней мессы и обязательной добавленной к ней проповеди. В этот студёный зимний день фра Ансельмо был особенно красноречив и продержал свою паству чуть ли не до самого завтрака, так что мундшенкам и кухонным служкам пришлось поторапливаться, чтобы успеть накрыть столы вовремя.

В обеденной зале, несмотря даже на топящиеся камины, коих имелось целых три, было немногим теплее, чем на улице. Каменные своды укрылись инеем, и отблески только что разведённого пламени причудливо играли на стенах и потолках. Даже лавки и обеденные столы взялись изморозью, и чтобы присесть, каждому приходилось расчищать и отогревать своё место. А полы и каменные ступеньки, коих в замке было бесчисленное множество, и вовсе покрылись льдом, и каждому, кто не хотел попросту свернуть себе шею, приходилось проявлять немалую ловкость, спускаясь или поднимаясь по ним. Во избежание неприятностей слуги засыпали все лестницы крупным серым песком, но и это не могло наверняка защитить обитателей замка от досадливых падений. Полы комнат, в том числе и обеденной залы, укладывались охапками чистой соломы из только что разобранной скирды. Что же до дневного света, то едва ли он мог пробиться сквозь наглухо законопаченные окна, и сумеречные зимние дни, также освещённые лишь факелами и каминами, мало чем отличались от студёных зимних ночей.