Гена стоит в кустах. В запахе кустов разобраться так же трудно, как и в его жизни. Запах кустов бесцветен. Самый природный запах здесь – это запах выхлопных газов, несущийся со стороны шоссе, да ещё мыльные отдушки лаванды, идущие из подъезда, где молодой репатриант среди мыльной пены наводит чистоту.

А вот появляется Лена в длинном платье и в шляпке, которая смотрится как след от пощечины – последствие случайной (или не случайной) Гениной измены: кто-то гулко ударяет в пустую бочку, а наутро на щеке обнаруживаются отпечатки ладони…

Девочка цепляется за мамину руку. Спрашивает по-русски, будут ли там, куда они идут, давать шоколад с изюмом. «Ну, разумеется, будут, – думает Гена, – ведь религия это сплошной шоколад. За порцией уроков и молитв последует подкрепление по Ивану Павлову».

Не следовало сюда приходить. Попадись им на глаза, он был бы принят скорее за привидение, чем за человека.

Генин развод, как раньше казалось, был добровольным. На самом же деле он изгнан, как болезнь – при помощи диеты. Лена стала иудейкой? Впрочем, Гена подозревал, что баптистка. Это так же непостижимо, как супружеская измена. Мог ли он предполагать, когда приехал сюда, что тупики и потаенные двери Земли обетованной находятся повсюду на расстоянии вытянутой руки? Теперь эти двери захлопнулись, обдав холодным ветром ностальгии. Возвращение в Крым, самоубийство и алкоголь – вот между чем приходится выбирать, чтобы в конечном итоге оказаться лицом к лицу с Великим Ничто.

Когда-то Гена разговорился с парнем, на шее у которого висел внушительных размеров крест. Гена спросил, верует ли он. И парень ответил, что ни в какого бога не верит, а крест носит по той причине, что он русский человек. И совсем недавно, уже в Израиле, у Гены случился похожий разговор с другим парнем. Тот спросил:

«Ты еврей?»

«Да», – соврал Гена.

«Тогда где же твоя кипа, если ты еврей? – искренне удивился тот. – Еврей должен носить кипу!»

Гена чувствовал, что религиозные построения человеческого ума – это часть некой психологической защиты, имеющей отношение к огромным  сообществам людей. Та самая защита, которую он не смог дать своей семье.

Он сказал себе:

«У меня нет ни щита, ни крыши, ни защиты, потому что я полукровка. Слово «жид» и слово «гой» ударяют по мне одинаково больно. Зато есть одно важное преимущество: я не нахожусь во сне под названием религия. Я родился вне конфессий, и потому с детства у меня открыты глаза. Если бы я был чистокровным евреем, то мог бы не устоять перед соблазном войти в сон под названием иудаизм и, возможно, обрёл бы в этом сне частицу истины, рассеянную Богом по всем религиям мира. Но тогда я бы потерял возможность чувствовать то, что находится внутри других религий-снов».

Раньше он приходил к этому дому каждый день. Смотрел на окна. Представлял, как живут теперь жена и дочь. Гена не имел права вторгаться в их жизнь. Уговор, такой же несуразный и глупый, как весь их брак. По этому личному уговору две субботы в месяц он проводил с Алисой.

Однажды они поехали на сафари. Оказалось, что Алиса уже побывала там с группой девочек из школы. («Я здесь уже была! Это никакой не зоопарк!») Водил в ресторан, но дочь едва прикасалась к еде. («Дома вкуснее!») Пытался научить игре в Го, но пока без результата.

«В чем я ошибся?» – спрашивал он себя.

«Где выход?»

«Или, может быть, я окончательный и бесповоротный идиот?»

Историческая родина не спит и даже не дремлет. Она живёт полнокровной и кипучей жизнью в любое время. В три часа ночи кто-то стоит на панели, а кто-то в карауле, не спят больницы и не спят воры, шныряет по улицам армия мусорщиков и полицейских, сталкиваясь в переулках с развозчиками хлеба и газет. Ищут пропитание нищие, вынашивают планы террористы, возносят молитвы набожные трёх религий. Обманчива тишина раннего утра…