Временами шла нелюбимая никем разгрузка листов латуни и стали, о которые резали руки все, кроме араба и Вани.

Ахмад умел брать прокат без перчаток, кожа на ладонях у него была толстая, разве что маленькие Гришины ладони могли сравниться по твёрдости с твёрдостью ладоней араба, но за шестьдесят пять лет Гриша потерял былую цепкость пальцев, поэтому, отправляясь на разгрузку, он берёт перчатки. Они все берут перчатки. Все, кроме араба.

Перед Геной маячит спина Гриши, изогнутая в точно такой же форме, что и лист, распятый между их руками. Вместе они образуют знак бесконечности. Гена видит, как футболка у Гриши проступает разводами, улавливает хлебный запах Гришиного пота. Позади тяжело дышит Ваня, он несёт лист в паре со своим родственником Бенькой. Муки работает в паре с арабом. Гена мысленно проводит по изогнутому листу девятнадцать параллельных линий. А потом еще девятнадцать, перпендикулярных им. Теперь блестящая латунь вместе с воображёнными линиями напоминает доску для игры в Го.

Кладут сталь в стопку у гильотины. Сквозь дыру в перчатке Гена ощутил холод режущего края. Опускают лист, расправив плечи, смотрят друг другу в глаза.

Между ним и Гришей разница в тридцать лет. Впрочем, и Ваня с Бенькой в отцы ему годятся.

– Бенькин родственник хочет быть лучше всех, – сказал Гриша. – Мало бил его немец…

В детстве Ваню избил фашист за украденные сигареты и кусочек шоколада. За шоколад и сигареты он чуть не погиб. Загадочна была тяга Вани к воровству.

Вот Ванины слова:

«Шоколад и сигареты воровал у немца. Немцем был бит до потери сознания. Здесь, на Земле обетованной понял: вот наказание мне. У немца воровал и у матери с братьями, потом не смог остановиться и воровал уже всю жизнь. А не воровал бы – поехал бы в Штаты и пил там водку «Смирноф». И в тюрьму бы не попал…»

– Мало бил тебя немец, мало, – повторяет Гриша. – Вон у Беньки спроси, как в писаниях сказано. Бенька должен знать, он кипу носил.

– А шо там за это сказано! – кричит Ваня, размахивая новыми перчатками. – Ничего там не сказано!

– Сказано, не бери без спросу, – сказал Беня.

– А у кого спрашивать?

Гриша смотрит на свои дырявые перчатки. Беня смотрит на свои. Гена развернул пятерню и увидел сквозь дыру промасленного перчаточного материала собственную ладонь, со свежей кровью.

– На прошлой неделе, – сказал Гриша.

– Да, на прошлой, – сказал Гена.

– Муки купил на прошлой неделе, – сказал Беня.

– Мешок новых перчаток, – сказал Гриша.

– Ну и шо! – кричит Ваня. – Я шо их, украл?!

Гриша спросил:

– Вань, фашист бил тебя?

– Ну и шо?

– В тюрьме ты сидел?

– Ну и шо?

– А мама в детстве била?

– А шо такое?!

– Значит, мы бить тебя, Ваня, не будем. Потому что это не только бесполезно, но и вредно. Ты всё равно устремишься возвыситься! Всё равно украдёшь, чтобы встать над всеми. Пусть Муки остаётся без перчаток, даже если он их покупал. Арабу всё равно. Но ведь мы же с тобой водку пьём!

Муки и араб стоят в стороне.

– Почему они ссорятся? – араб спрашивает.

– Ваня засунул перчатки в вентиляционную трубу, – смеётся Муки.

– Не дави на совесть, – сказал Ваня Бене. – Я не украл, а спрятал. Гриша, тебе перчатки нужны, так я их выну!

– Вынь, Вань! – Гриша потребовал.

– Да, Ваня, – сказал Беня. – Вынь.

И Ваня вытащил из вентиляционной трубы каждому по паре перчаток. Даже арабу дал.

На четвёртом этаже под самой крышей, которая наверняка протекает во время проливных дождей, живут две женщины. Одну из них Гена хорошо знает, потому что это его жена Лена. Другая американка, тётя Бетя, как её называет Алиса, и больше ничего путного об этой мэм не известно. Вот она выходит из подъезда, держа Алису за руку. Девочка и женщина говорят по-английски.