Сердцу больше не больно Ксюша Иванова
1. 1 глава. Жизнь прекрасна (ужасна). Зачеркнуть лишнее
- И когда можно будет снять повязки? - непонятно откуда слышу недовольный голос Анжелы.
Звуки, как в мареве каком-то, доносятся приглушенно, нечетко, как будто я в коконе, а в ушах у меня вата. И я сначала улыбаюсь такому сравнению - недавно с Ромкой смотрел мультик про бабочку. Видимо, отложилось в памяти. Я, типа, бабочка сейчас. Но потом вдруг пытаюсь проснуться и открыть глаза... И я, вроде бы, не сплю... Но глаза открыть не получается!
Напрягаюсь. Руки! Мозг командует и они поднимаются! Я их ощущаю! Веду к голове. Щупаю лицо. Пальцам больно - такое чувство, что они все в порезах. Но глаза! Почему я не вижу руки. Поднимаюсь от подбородка выше. На глазах повязка. Бинты? О, Боже!
- Ан...- во рту так сухо, что кажется, звуки царапают гортань! Сглатываю инстинктивно, но слюны нет, от этого еще больнее. - Анжела-а!
- Ой! - вскрикивает она где-то рядом. И звук ее голоса приближается. - Он в себя пришел! А вы говорили, что от наркоза будет отходить еще полдня!
- Александр Евгеньевич, - чьи-то руки, теплые и сильные, обхватывают мои ладони и тянут прочь от головы. Это точно не Анжела! У той всегда ледышки и ногти на руках ощущаются.
- Объясните мне! - хриплю я. - Что случилось? Что с моим лицом? Что с глазами? Я ослеп?
О, Господи! Да что стряслось-то? Я не помню совсем!
- Мы вам все объясним! Только не нужно нервничать! - голос врача спокоен, и мне от этого становится немного легче - раз спокоен, значит, скорее всего, нет ничего не решаемого. Впрочем, что такое профессиональная деформация, я тоже в курсе. И, вполне возможно, у врача она заключается в том, что в какой-то момент перестаешь сочувствовать чужому горю.
- Сашенька! - хнычет Анжела, падая мне на грудь.
А там тоже больно. Стон вырывается сам собой. Я там тоже чувствую!
- Анжелика Альбертовна! - возмущается врач. Мне по голосу кажется, что это - мужчина, лет так 45-50, то есть примерно мой ровесник. - Что вы делаете? Нельзя его трогать там! Швы разойдутся!
Анжела воет еще громче. Он что-то говорит. Она причитает, как по покойнику:
- И за что ты так со мной, Сашенька! И на кого ты меня...
- Так! - рявкаю я. - Анжела! Выйди отсюда! Воды мне принеси! Немедленно!
- Но тут же есть...
Есть? Ну, я-то этого не вижу!
- Тогда просто выйди на минуту!
Причитая, она стучит каблуками прочь от кровати.
- Доктор! - в моей голове вдруг возникает неприятное слово "слепой"! - Я потерял зрение? Ослеп? Это... Это навсегда?
- Александр Евгеньевич, вы не волнуйтесь, пожалуйста! Я все вам сейчас объясню.
Да давайте уже! Объясняйте!
За Анжелой хлопает дверь. Врач недовольно цокает языком. Потом к моим губам прислоняется что-то небольшое, такое ощущение, что пластиковое, тоненькое, круглое. Трубочка?
- Пару глотков разрешаю сделать.
Тяну. Вода. Нарочно набираю в рот побольше, пока врач не вытаскивает трубочку и не убирает куда-то. Мелкими порциями проглатываю. Мало. Но не спорю. И не прошу еще.
- Рассказывайте! - по старой привычке, как будто я на совещании с подчиненными, приказываю ему. Хочется еще добавить: "Быстрее и без утайки!" Но непонятно, что за фрукт этот доктор и можно ли с ним вот так без обиняков.
- В машину, в которой вы ехали, стреляли...
В груди холодеет. Огнестрел в лицо? Я видел однажды такого вот страдальца после огнестрела в лицо. Сердце пропускает несколько ударов. Это пиздец тогда! Но почему я боли не чувствую? Должно же быть адски больно! Или это наркоз еще действует?
Я теперь совсем слепой? Навсегда? О, су-у-ука! Пытаюсь продышаться, рвано выпуская воздух через рот!
Врач что-то рассказывает. Слушай, Саша! Слушай!
- И, как мне сказали оперативники, ваш подчиненный, с такой интересной необычной фамилией... мгхм... не запомнил, но что-то такое... хорватское...
- Сербское, - машинально поправляю я.
- Да. Возможно и сербское. Так вот он вас оттолкнул с линии выстрела. Пуля прошла по касательной, совсем немного руку задела. Левую. Но он за рулем был, потерял управление. Машина слетела с трассы.
-Он жив?
-Он исчез с места происшествия.
-Как так исчез? - не понимаю я. Сам ушёл? И меня бросил? Да ну, не! Мик не мог! - И где он сейчас?
-Идёт следствие.
Ну, это-то и так ясно.
- А куда делся этот ваш... серб, никто не знает...
- Что с моим лицом? - перебиваю его, задавая самый главный для меня сейчас вопрос.
- У вас контузионные повреждения орбиты левого глаза, сопровождающиеся сильным отеком и механическое повреждение века правого глаза.
- Звучит жутко.
- Но, на самом деле, всё не так уж и плохо. Во всяком случае, зрение вы не потеряли...
Дальше я просто уже не слушаю. Зрение не потерял! Фух! Все остальное - фигня! Я такое облегчение испытываю, что меня даже в жар бросает! Лежу. Выдыхаю. Сердце постепенно успокаивается. Ладно! Ладно, Саня! Прорвемся!
- Так, доктор... Как вас по имени-отчеству?
- Семен Аркадьевич.
- Семен Аркадьевич, уважаемый, - я прямо-таки чувствую, как в голос возвращается спокойствие и уверенность. И мне даже смешно становится из-за того, что я несколько минут назад так паниковал! Идиот! Все нормально, оказывается! - Как скоро я смогу вернуться к своей нормальной жизни? Вот это вот, с лица, вы мне когда снимете? У меня на работе аврал просто! Проверки по нескольким отделам! Перестрелка опять же эта... Хоть бы кто объяснил, что там вообще произошло.
- Понимаете, Александр Евгеньевич, всё не так уж и просто. У вас, похоже, потеря памяти.
- Какая еще потеря памяти? Я всё помню! Ну, разве что то, что непосредственно в момент получения травмы случилось... Но ведь это объяснимо! Когда вы меня отпустите отсюда?
- Александр Евгеньевич! Мы получили насчет вас и вашего здоровья очень четкие рекомендации от... с самого-самого верху....
Я даже представляю себе, как при этих словах, доктор показывает пальцем в потолок палаты, как бы давая понять мне, да и себе тоже, насколько высоки те люди, которые просили позаботиться о моем драгоценном здоровье. Ну, если с самого-самого...
- Так. Но домой мне можно уехать? Если, например, приезжать буду на... что там, перевязки, консультации?
- Ну, в принципе, если вам будет организован надлежащий уход. Если вы будете соблюдать постельный режим. Если до завтра ухудшения состояния не будет... То я подумаю, что здесь можно сделать.
- Подумайте, Семен Аркадьевич! Прошу вас! Буду вам очень благодарен.
- Но до завтра чтобы никаких волнений и попыток вставать! Ясно!
- Так точно!
Слышу, как он идет к двери.
- Доктор!
- Да?
- Кроме моей жены, здесь есть кто-нибудь из моих?
- Сын был. Дождался окончания операции. Потом уехал. Да, кстати, просил передать, что у вас внучка родилась. Вот в роддом и уехал.
Внучка! Жизнь прекрасна?
2. 2 глава. Семейные "радости"
- Давай, Шурочка, кушай, мой хороший! Ложечку за Анжелочку. Ложечку за Вадима. Ложечку за Сашу, - сюсюкает, как с ребенком.
- Прекрати! Очень тебя прошу! Сил моих нет это слушать!
- Вкусная кашка, Шурочка?
- Не называй меня так!
Каша отвратительна. Безвкусная совершенно. Нет. Точнее, вкус все-таки есть. Она соленая. Или горькая. Или... я сам понять не могу. Но глотаю, с трудом, еле сдерживая рвотный рефлекс. Все равно других вариантов ужина Анжела не предложит.
- Сама варила?
- Конечно сама. Кто же еще? Эта ж идиотка, тётя Зина твоя, уволилась! - кривляется, слышу по голосу. - Нет! Ну, надо же было бросить нас в такое время! А ты ей еще денег дал на ту халупу в деревне! Говорит, будет курочек разводить, поросяток. Сама она - курица!
Проглатываю кашу. Не могу сдержаться:
- Заткнись, Анжела! У меня от тебя... аппетит портится!
- Ладно, Шурочка, буду молчать! - прикасается губами к моей щеке. Бормочет заискивающе. Палец обводит мои губы. - Я карточку возьму твою, ладно? Твоя девочка в салон красоты записалась!
- На когда?
- На через час...- палец чертит дорогу по подбородку, по шее, чуть царапая кожу остро заточенным ногтем. И дальше проползает ровно по середине моего тела. По груди, животу. Через пупок к паху. Тонкая футболка совсем не мешает мне чувствовать прикосновение. И да. Некоторые мои органы абсолютно не пострадали во время аварии. И, несмотря ни на что они, органы эти... а точнее, один, самый важный для мужчины орган, моментально реагирует на прикосновения Анжелы. Вот что, что, а в сексе она толк знает!
- Если Шурочка хочет, - мурлычет она, ритмично постукивает пальцем по поднявшемуся члену. - А Шурочка хочет. То его девочка может ему отсосать.
И "Шурочка" почему-то вдруг совсем перестает хотеть что-либо. Становится так мерзко, как будто не я сам женился на Анжеле. Как будто не я сам когда-то трахнул ее в незапертом кабинете, и это смогла увидеть пришедшая внезапно жена. И как будто не я был настолько упорот семь лет назад, что поменял мать своего сына на эту шалаву.
И ведь знаю, что она перетрахалась с половиной моих замов и третью сотрудников поменьше должностью! Но нет у меня к ней ревности! Впрочем, ничего нет. Мне все равно. Даже тот факт не трогает, что формально рога-то у меня растут... Рога - это явление такое себе, растет, если ревность вырабатывает в организме специальное вещество. Нет ревности - нет вещества - нет рогов. А что там и кому привидится, мне глубоко фиолетово.
- Бери карту, - разрешаю ей. - Но учти, превысишь обычный лимит, будешь полгода забесплатно работать. Поняла?
