Но Локи, очевидно, решил не задерживаться в Асгарде надолго; к её удивлению, он вернулся ещё до наступления ночи.

Когда он вошёл, Ангербода убирала посуду после ужина. Снова став самим собой, он выглядел уставшим и измученным всеми теми долгими месяцами, которые провёл в обличье лошади. Ещё более уставшим, чем утром, когда уезжал, – тогда он хотя бы пытался сделать вид, что хорошо себя чувствует. Колдунья надеялась, что, ради его же блага, его хватило на всю дорогу до Асгарда.

– Одину понравился подарок? – поинтересовалась она, поворачиваясь к нему.

– Да, – кратко ответил гость. Он сменил одежду, в которой ушёл, на привычное асгардское одеяние. Стараясь не обижаться на это, ведьма присела на кровать, наблюдая, как Локи прислонился к столу и скрестил руки на груди, не отвечая на её взгляд. В отблесках огня мешки у него под глазами стали ещё заметнее.

– Иди сюда, – позвала она, приподнимая угол большого шерстяного одеяла, которое накинула на плечи, и жестом приглашая его сесть рядом. Мужчина нехотя подошёл к ней и сел. Она накинула на него одеяло так, чтобы укрыть их обоих, и он, вздрогнув, плотнее закутался в него, по-прежнему не отводя взгляда от огня.

Казалось, повисшее молчание растянется на тысячелетие.

– Они думают, я не знаю, что они говорят обо мне, – наконец произнёс Локи. – Я преподнёс им великий дар, а взамен…

Он махнул рукой, не желая заканчивать фразу.

– Тебе не всё равно, что они скажут? – спросила Ангербода. – Почему?

Локи покачал головой.

– Ты обитаешь в пещере и знать не знаешь, каково это – жить с шайкой…

– Я-то знаю, каково это. – Она протянула руку и накрыла его ладонь своей. – Чувствовать себя чужаком.

– И чем же всё это кончилось? – с горечью сказал Локи, отдёргивая руку. – Ах да, тебя ведь пронзили копьями и сожгли. И не единожды. А теперь ты прячешься здесь, на краю света, в полном одиночестве. Знаешь, пусть лучше меня считают отвратительным, а мои поступки постыдными, чем быть таким, как ты: всеми покинутым и одиноким.

– Так вот как они тебя назвали? Отвратительным и постыдным? – спросила Ангербода, игнорируя его колкость. Хотя её воспоминания о жизни Гулльвейг успели потускнеть, она помнила, как постоянно чувствовала себя посторонней. И, конечно, она испытала бурю чувств, когда бывшие друзья в одночасье обратились против, бросив её в костёр. Но отчётливее всего ей вспоминались не страх и не гнев, а ощущение, что её использовали.

Колдунья подумала, что Локи, должно быть, испытывает то же самое, а подобного она не пожелала бы и злейшему врагу – и тем более мужчине, что заставлял её трижды сожжённое сердце назойливо трепетать. В её груди клокотала ярость от одной мысли о том, как он страдает.

– Вроде того, – ответил Локи и пожал плечами. – Но я решил, что мне и правда всё равно.

– Так ты не вернёшься туда?

– Вернусь, конечно. Но отточу получше своё безразличие.

– Глупец, – выпалила Ангербода, сжав руки в кулаки на коленях. – Вернёшься ты туда, и продолжится всё то же. Не представляю, чем я смогу ещё помочь, если ты вознамерился остаться в Асгарде. Всё в итоге закончится плохо. – Она умоляюще посмотрела на него. – Подобное будет повторяться снова и снова, Локи. Я говорю это лишь потому, что ты… ты мне небезразличен.

Она хотела бы взять свои слова обратно – Локи всегда казался тем, кто замыкается в себе при первом же упоминании о чувствах, да и ей самой тоже не особенно нравилось обсуждать такие вопросы… но сказанное было правдой, поэтому женщина позволила словам повиснуть в воздухе между ними.

Мужчина вдруг посмотрел на неё с подозрением.