— Поцелуй меня, Адам.

«Поцелуй меня, Адам?» - мысленно повторяю ее слова и подавляю желание хорошенько ее встряхнуть. У Полины все так просто: хочет мои деньги – отдает себя в вечное пользование, хочет извиниться и доказать правоту – приносит себя в жертву жабе.

Даже спустя несколько минут, Полина все еще верит, что я приму этот бесценный дар, оценю ее жертвенность и растекусь по самому дну бесконечной глубины ее раскаяния. Понятия не имею, на что она надеялась. За семь месяцев могла бы выучить меня хоть на элементарном уровне.

— Выговорилась? – уточняю на всякий случай, пока Полина медленно обходит машину, но вместо ответа слышу ее сухое:

— Спасибо за еще один урок, Адам.

Тишина становится третьим пассажиром на заднем сиденье машины. Она втискивает между нами свою жирную задницу, и я почти чувствую, как щупальца растягиваются в разные стороны, оплетая меня и Полину узами молчания.

Это, в сущности, даже хорошо. Мне не интересны отношения с человеком, которого так запросто штормит из крайности в крайность. То она смотреть на меня не может, то вдруг готова устроить ванильную романтику с поцелуями. И все это после безобидного замечания о мелком придурке, от которого она удрала ко мне. Но злит даже не притворство Полины и не ее желание мною манипулировать. Злит то, что она снова «прячется» за меня. Не в состоянии разобраться со своим мужиком и опять пытается использовать меня как громоотвод.

Что бы я почувствовал, если бы поцеловал собственную беременную жену? Что бы я почувствовал, поцеловав нелюбимую Полину? Никаких предположений. Ноль вариантов.

Что бы я увидел на ее лице после этого поцелуя?

Я позволяю себе слабость забыться, потому что в звонкой тишине болезненный смешок звучит слишком чужеродно, и я скорее слышу, чем чувствую, как вскидывается Полина. Кажется, поворачивает голову в мою сторону, но я не предпринимаю никаких попыток снова наладить контакт.

Мы приезжаем домой, и Полина выходит из машины раньше, чем я успеваю подать ей руку. Я понимаю, что у нее тяжелый период: врач регулярно со мной на связи и я знаю обо всем, что происходит с организмом моей жены и моим сыном в ее животе. Могу запросто по памяти назвать как изменялся уровень гемоглобина в ее крови с первого дня беременности и до последних анализов на прошлой неделе. В прошлый звонок Тамара Сергеевна в лоб спросила: кто будет с моей женой на родах? Мол, первые роды – это всегда стресс. Намек на то, что хорошо бы мне быть там, прозвучал настолько непрозрачно, что я с трудом сдержался, чтобы не выложить все, как есть: жена не хочет меня рядом, а я не хочу лишний раз «стрессировать» ее своим видом. Сошлись на том, что Полина – взрослая девочка и хочет справиться со всем сама. Даже пришлось наврать, что жена стесняется, что я увижу ее некрасивой в такой момент. На следующий день я передал разговор Полине, и она только кивнула, принимая мою отговорку. Сказала, что и сама собиралась сказать то же самое.

Так я понял, что в самом деле ей не нужен.

Мне не спится. Завтра выходной, гидрометцентр передал хороший теплый день - и все нормальные люди выезжают загород. У меня есть дом рядом с лесом и речкой, и там как раз закончили отделочные работы. Утром я собирался предложить Полине выбраться на природу, подышать воздухом, поваляться в гамаке. Смена обстановки пошла бы ей на пользу, а я все равно собирался закопаться в работу.

Больше я ничего никогда ей не предложу.

Просто не хочу.

До самой поездки мы с ней видимся максимум десяток раз. Даже не разговариваем, ограничиваемся безликими кивками, после которых Полина сбегает к себе в комнату или в библиотеку: в последнее время она любит проводить там дни и ночи. Много читает. Много читает Паланика, которого я считаю гением современной литературы. Однажды забыла в библиотеке свою записную книжку, в которой я нашел выписанную неряшливым почерком цитату: