– Море… мне снилось море… Оно что-то хочет от меня… Выбора нет… Иначе я умру, как те, другие… Я уже почти мертв…

– Какие другие?! О чем ты?! – воскликнула Мара и вдруг поперхнулась. «Кто мог ему рассказать? Да глупости все это – Кротов же не умер», – подумала она, но вслух сказала: – Тебе просто приснился кошмар. Подожди, сейчас воды принесу.

– Не надо воды! – Бура вдруг свесился с кровати, и его начало безудержно рвать.

– Ты заболел! – воскликнула Мара и побежала за какой-нибудь посудиной.

Так она чувствовала себя намного уверенней. Она знала, что делать. Бура действительно заболел и болел долго. Маре было привычно ухаживать за больным, и жизнь, казалось, вернулась в нормальное русло. Если бы не нечто странное, творившееся с ней самой. Вечерами, когда дневной шум стихал, она слышала неясный гул – как будто кто-то прикладывал к ушам большие морские раковины и те звали куда-то низкими манящими голосами. К ночи гул нарастал, она засыпала под него и даже слышала сквозь сон. С каждым днем он становился сильнее – это отвлекало, она ничего не могла делать, а только сидеть в неясном беспокойстве, прикладывая к вискам и лбу прохладные гранитные шарики.

Была и другая странность, которая, впрочем, тоже не вызывала у Мары осмысленных вопросов, а скорее неявное телесное неудобство, даже и не вполне ею осознаваемое. Сколько бы она ни терлась мочалкой и ни выливала на себя душистых гелей, от кожи так сильно пахло водорослям, или болотной тиной, или еще невероятней – рыбой, что она сама почти не могла себя выносить. Запах преследовал по пятам, бил в нос, усиливая боль в висках. Забавно, но Буру наоборот он привлекал. Стоило ей пройти мимо него, лежащего с закрытыми глазами и вроде спящего, как он поднимался на локте и умоляюще говорил: «Полежи со мной – от тебя так пахнет… Только я не могу, ничего не могу… Просто полежи». Маре это сильно напоминало Кротова, и она морщила нос в бессильной попытке подумать, связать все воедино, и одновременно почти не перенося собственное тело, так странно пахнущее, холодное, шероховатое наощупь, такое негнущееся, жесткое в последнее время, что ни присесть, ни прилечь.

Мара заныривала в ванну и только там отходила, отмокала, освобождалась от тяжести и громоздкости тела. Но долго лежать не получалось. Бура звал ее из комнаты слабым голосом – просил то пить, то снова полежать с ним. И Маре приходилось вылезать на сушу и идти на докучливый зов, шлепая мокрыми ногами и оставляя за собой почему-то один длинный широкий след.

Она садилась на краешек кровати, совершенно уже сухая и холодная до пупырышек на коже, казавшейся зеленоватой в свете ночника, наклонялась над ним, касаясь спутанными волосами, и говорила:

– Я знаю, что нас вылечит. Нам надо в море. Уже давно пора. Доделаю одну квартиру, и мы уйдем.

Мара надела туфли с бусинами и поставила бутылку в ведерко со льдом. Она шла впереди, держась рукой за канаты и неуверенно ступая на высоких каблуках. Бура несколько раз поднимал руку и почти касался ладонью ее спины, чтобы толкнуть, но в последний миг отдергивал. «Это мой последний шанс. Или я, или она…» – твердил он себе, но не мог этого сделать. Налетевший ветер вдруг задрал ее короткую юбку и обнажил мерцающее в темноте белое тело – она никогда не носила в море нижнего белья. Страх сменился желанием. Он протянул руки и взял ее за бедра. Мара остановилась и обернулась, бросив на него лукавый взгляд. Они стояли на краю, шатко и неустойчиво. Лодка раскачивалась все сильнее. Похоже, начинался шторм. Вверх. Вниз. Вправо. Влево.

Бура провел руками по ее телу. Он знал его до мельчайших деталей, но оно неизменно будило в нем чувства. От Мары так сильно, так дурманяще пахло. Торопливо развязав веревку, держащую его легкие брюки, он вдруг замер. Испарина выступила на лбу. «Господи! Она меня никогда не отпустит!»