Живу как в пузыре. В Кало до сих пор радио и телевизоры являются редкостью. Здесь нет газет, сотовых телефонов и Интернета.
Что бы ни происходило в остальном мире, местных жителей это не интересует. Место без развлечений, живущее в своем временно́м поясе и в своем ритме.
Но мой ли это ритм? И если нет, станет ли он когда-нибудь моим?
У Ба мне не докучает. Он занят реставрацией старых книг. Он практически ничего от меня не ждет и почти ни о чем не просит. Такова его манера поведения, но мне она облегчения не приносит.
Я привыкла иметь дело с требовательными людьми.
Сколько еще я пробуду в Кало? Решила поехать в Хсипо, повидать Тхар Тхара. Но когда? Сообщить ему заранее о приезде, объяснить, что́ творится со мной? Или свалиться ему на голову? Не знаю.
Спросила, что думает У Ба. Он посоветовал не торопиться. Некоторые события в жизни нельзя подгонять. У любви свой ритм, свой шаг; то же касается и важных решений. Не каждый выбор является результатом тщательного анализа цифр и фактов, подведения баланса и утомительного подсчета так называемых за и против. «Иногда ответы приходят к нам сами по себе, – говорит У Ба. – Мы должны лишь позаботиться о том, чтобы они нас нашли».
Как мне это сделать?
И как я распознаю правильный ответ?
В отеле мне спится еще хуже. Тошнота усиливается, а с ней и моя внутренняя неразбериха.
Сердце учащенно бьется. Иногда я едва могу дышать. Ощущение такое, будто я вот-вот взорвусь.
Много думаю об отце. О том, каким расщепленным он чувствовал себя все эти годы жизни в Нью-Йорке.
Если бы отец был здесь. Хотя бы на один день.
Быть может, он бы услышал биение моего сердца.
И может, подсказал бы, как мне поступить.
Джулия захлопнула дневник. В долине все еще белели клочья тумана. Расплатившись за лапшу и чай, она вышла и двинулась по главной улице к базару, толком не зная, куда идет.
Глава 3
Старик сидел в бамбуковом кресле, закинув ноги на подлокотники. За его спиной высился красивый дом с крышей, покрытой дранкой. На крыльце второго этажа сушились лоунджи и рубашки. Первый занимал магазинчик.
Джулия видела старика не впервые, когда маршруты ее походов по городу пролегали мимо этого дома. Худощавый, в одной и той же зеленой лоунджи с белым узором, поверх которой был надет слишком просторный розовый кардиган. У старика был впечатляюще длинный нос и узкая голова, покрытая выцветшей бейсболкой. Его тощие босые ноги покраснели от холода.
Старик приветственно кивнул ей. Джулия кивнула в ответ.
– Мингалабар! – крикнул он ей, словно старой приятельнице.
– Мингалабар!
– Откуда вы?
Джулия остановилась.
– Из Нью-Йорка, – ответила она. – Из Америки.
– Я знаю, где находится Нью-Йорк, – по-английски ответил старик с сильным британским акцентом. Его маленькие глазки так и буравили Джулию из-под белых кустистых бровей. – Я думал, вы бирманка. Приехали из Янгона.
– Почему вы так подумали?
– Вы ходите широкими, быстрыми шагами. Там все так ходят. – Он ненадолго улыбнулся и наклонил голову набок. – Там не ходят, а носятся.
– Я живу на Манхэттене, – засмеялась Джулия. – Люди там тоже ходят очень быстро. Они вечно спешат.
– Почему?
– Наверное, потому, что у них слишком много дел и очень мало времени.
– У меня как раз наоборот, – улыбнулся старик, обнажая зубы, покрасневшие от бетеля. – Говорите, Манхэттен? Странно. Вы похожи на бирманку.
– Я и есть бирманка. Наполовину. Мой отец родился в Кало. Его звали Тин Вин. Может, вы слышали о нем?
– Нет. Я из Лойко. Приехал к сестре погостить.
Кивком он указал на пожилую женщину, сидевшую за стеклянной витриной и ожидавшую покупателей. На витрине плотными рядами были разложены лоунджи и рулоны материи. Женщина была удивительно похожа на брата. Она дружески подмигнула Джулии.