– Что это? – спросил я.

– Страницы из дневника твоей матери и письмо твоего отца к ней. Когда-то давно она отдала мне эти листы и попросила сохранить. Я хотел бы прочесть их тебе. Прямо сейчас.

Я перебрался на кушетку и положил голову дяде на колени. Так мы проводили много дней и вечеров. Дядя читал мне или рассказывал. Я грыз семечки и слушал.

Дядя набрал в легкие побольше воздуха, не спеша выдохнул и откашлялся. Я слышал, как у него заурчало в животе. Глотнув чая, он начал рассказывать.

Когда начинается любовь?

В то мгновение, когда двое встречаются впервые? Когда обмениваются первыми любопытными взглядами? Впервые робко улыбаются друг другу?

Или это происходит намного позже, когда желания и потребности другого начинают преобладать над собственными?

Когда больше не надо самоутверждаться.

Когда страх, утратив свою силу, преобразится в смелость.

У Джулии это произошло раньше.

Любовь укоренилась в ней, когда она услышала историю жизни маленького Тхар Тхара.

Когда поняла, что́ значит быть нелюбимым ребенком.

Когда его одиночество затронуло ее душу так, как ничто и никогда не затрагивало.

Когда Джулия впервые увидела Тхар Тхара, он вовсе не был для нее чужим, незнакомым человеком. Она знала его историю и чувствовала в нем родственную душу. И тем не менее он оставался полным загадок.

А когда начинается конец любви? С первой лжи во спасение, сеющей семена недоверия, какими бы маленькими они ни были? С первой серьезной ссоры? Со второй?

Когда эго возвращает себе все бразды правления?

Когда смелость оступается, а страх разрастается, как плющ в сезон дождей?

Или только когда собственные желания и потребности снова занимают первое место, отодвигая желания и потребности другого?

Но эти вопросы начнут занимать их обоих гораздо позже.

В чайной Джулия оказалась едва ли не первой посетительницей. Кало только просыпался. Первые длинные вереницы монахов и послушников ходили от дома к дому, собирая ежедневные пожертвования. Над лугами и между холмами постепенно рассеивались клочья тумана. В синее безоблачное небо поднимались струи белого дыма. Отовсюду пахло дымом очагов и готовящейся едой.

Было холодно. Джулия поглубже натянула шерстяную шапку, закрывая уши и лоб. Перед ней стояли миска горячей шанской лапши и стакан бирманского чая. Рядом лежал ее открытый дневник.

Последняя запись, датированная вторым января 2007 года, состояла всего из двух слов:

ТХАР ТХАР?!

Ради него она сошла с самолета, готового взлететь.

Осталась с человеком, которого едва знала. С кем провела всего несколько дней.

И две ночи.

Две «полуночи».

Осталась с тем, кто, быть может, вовсе не хотел, чтобы она оставалась.

Будь что будет.

Это она-то, кто, как никто другой, боялась сюрпризов и не любила ничего оставлять на волю случая. Кому было трудно совладать с чем-то неожиданным. Она сама превратилась в большой сюрприз.

Между ее настоящей жизнью в Нью-Йорке и будущей жизнью в Кало или Хсипо лежали два океана, три континента и восемь тысяч миль.

И это если говорить о расстоянии, измеряемом в цифрах.

Можно ли за один день отказаться от собственного эго и поставить интересы другого выше своих?

Ей было тридцать восемь лет. Незамужняя. Как говорят, без привязанностей. Но что это значит? Можно подумать, в мире есть люди, совсем не привязанные к кому-то или чему-то.

Ей еще нет сорока. «Хороший и в то же время плохой возраст», – подумала она. Она была еще достаточно молода для перемен в своей жизни. И уже стара, чтобы начинать жизнь сначала. Метаморфозы хороши для животного мира. Мы не змеи, чтобы сбрасывать старую шкуру. И не гусеницы, способные превратиться в бабочек.