Эрхарду казалось, что он говорит не с живым человеком, а с тенью своего наставника…

В мире, где не было ни единого препятствия взору, летящему над океаном колышущейся в такт потокам ветра травы, облокотившись на камень, наблюдая за чистящей перья птицей в кроне единственного невысокого дерева, сидел мужчина.

Средних лет, с седыми волосами и морщинами на пока еще молодом, но уже увядающем лице. Было видно, что во времена расцвета сил этот человек был силен и могуч.

Сейчас же он постепенно клонился к своему закату. Но там, где была голая и необузданная сила, первобытная ярость, теперь затаилось что-то иное. Что-то, пришедшее на смену даже разуму. Куда более глубокое, чем чистый, ясный ум.

Черный Генерал, сидя в своей темнице внутри чужой души, смотрел на то, как редкие облака плывут по небу.

– Кто ты такой? – прозвучал старый сухой голос.

Дархан посмотрел на подножие холма. Там стоял старик, завернутый в черный плащ, опирающийся на посох, выточенный из смертной породы древесины. Седые волосы были стянуты в косу, казалось, стоит подуть ветру – и он развалится на части.

– Так вот, значит, как бы я выглядел, – протянул Дархан и вновь повернулся к созерцанию облаков.

Старик с трудом, кряхтя и стеная, поднялся на холм.

– Ты кажешься мне знакомым, – протянул он, а затем отшатнулся в сторону. – Ты – это я.

– В каком-то смысле, – не стал отрицать Дархан.

– Но ты должен быть молод… Почему же ты так стар? Вечность… ты ведь старше меня…

– Старше, – вновь согласился Дархан.

Осколки, которые разлетелись по миру, были, как бы это странно ни звучало, разного возраста. В конце концов, они состояли из чистой эссенции разума, заточенного на Горе Черепов древнего мечника.

Иными словами, его воспоминания. В каких-то их было меньше, и они оставались молоды. В других больше – они оказывались старше.

Тот, кто сейчас сидел перед стариком, помнил момент рождения первого из Дарханов. Он являлся старейшим из них, но потому должен был оказаться самым молодым.

Этот парадокс рождался из-за того, что осколок души Дархана не мог хранить все его воспоминания. Лишь часть. Большую или меньшую, но часть.

– Как так случилось? – спросил старик. – Почему в тебе так много… сути? Ты должен помнить наше рождение и путь, но не более того… в тебе же сути на тысячи тысяч лет…

Дархан промолчал.

Чем общаться с юнцом, стоявшим перед ним, он лучше будет любоваться плывущими по небу облаками. Они напоминали ему о старых днях.

Днях, когда его вечная жизнь имела смысл…

Интересно, если бы они сошлись с Яшмовым Императором в честном поединке, а не в той битве Седьмого Неба эпохи назад, что бы из этого вышло?

Когда сражаются двое неспособных умереть, их битва будет бесконечна? Или произойдет как в детских счетах, и минус, положенный на минус, даст плюс, и два единственно бессмертных создания в безымянном мире смогут принести друг другу смерть?

Увы, он так и не смог этого проверить.

Дархан отправился на битву с целым миром, но тот его одолел.

Запер на горе.

– Ты поглотил его… – догадался старик… или юнец… – Поглотил осколок, который я… мы… он… поместил в тренировочный артефакт.

– Тренировочный… – протянул Дархан. Он поджал правую ногу и положил на нее локоть расслабленной руки. Второй отправил в рот травинку и с наслаждением вытянул левую ногу. Так и сидел, продолжая созерцать облака. – Он искал рабов, чтобы освободить себя с горы. Это сложно назвать тренировкой…

– Он искал? Ты искал… я искал… мы искали…

Дархан промолчал.

Он вспомнил ее волосы. Черные и густые. Цвета безлунной ночи. Они пахли цветами и ягодами. Пахли как первый сладкий полевой аромат по ранней весне. Пахли как утреннее пробуждение с мирно сопящей в объятиях возлюбленной. Пахли как морозное утро после празднования начала нового цикла смены сезонов. Пахли как первая мягкая игрушка, с которой не расставался маленький ребенок.