Где ваша гордость, где грозный и праведный гнев?

Смелые речи, светский манер, жажда до состязаний?

Знать, у бойцов-то бравада одна, да бахвальство -

Стоило слово сказать, вы чуть под стол не скатились,

Здоровы! А еще топоришко не зазвенел, не занесся!»

И так громко гордец этот загоготал, гадко трясясь,

Что король, губу закусив, и краску обиды скрывать

Уж не силясь,

Вдруг вскипел как ветер,

И все вокруг сгрудились:

Он не страшился смерти -

Им рыцари гордились.

Но Артур собой овладал, и ответил: «во имя Отца,

Приятель, просьба твоя не глупа, зато причудлива -

Много ты над ней мозговал? Но мы тебя уважим.

Наших никого не смутили твои надменные слова.

Живо, где твоя железяка, я тя с легкой душою ожгу,

Пособи мне Господь, ты получишь заветный подарок!»

Тут Артур низко нагнулся и схватил наглеца за рукав,

С силой вынял секиру и с нею прыгнул вниз со стола.

Всадник сей же час сходит на лещадь40 с коня и стоит,

Беспечно пред королем, нависая как башня, башкою.

Опять он посмеивается и поглаживает бороду, полы

Кафтана распахивает и не комом кладет на скамью,

А бережно, будто бы в баню, будто ему не булатом

Шею просадят, а поднесут пересохшему горлу чарку

Вина.

Гавэйн подле королевы,

Как сидел, едва склонясь,

Говорит: «Артур, без гнева,

Испытать изволь меня.

Велите мне выйти изо стола и встать подле вас -

Любо пособить, лишь бы леди молвила «ладно»,

Бок о бок с вами пред сим благородным двором!

Потому не пристало Вам во престольных палатах,

Ваше величество, возражать на вздорный вызов,

Хоть не терпится на топорные речи дать твердый

Ответ самому. Здесь сидят на скамьях смельчаки,

Жизни которых, кажется мне, не жарчее вашей,

И не богаче бранные подвиги, где б ни бряцала

Сталь и ни свивались стяги. Я самый слабый из вас,

Еще без царя в голове, вчера от цацек да в ципках,

Тот и прок, что племяник я ваш, и бренная плоть -

Вашею орошается кровью! Отдайте оружие мне:

Я вызвался первым, всем поперек, на эту потеху!

Пусть я опозорюсь, все плюнут, да и позабудут,

И по совести если, смерть моя никому не страшна;

От меня не убудет, а и убудет, убиваться не станут,

Особо-то…»

И палаты, до последнего рыцаря,

Ожили одобрительным ропотом –

«Пусть попробует, самая ему пора!

Ибо что за отвага без опыта!»

Король-от кивает, чтоб ему с козел к нему сойти;

Сходит он кротко и становится рядом спокойно.

Получает племянник из дядиных рук протазан,

Преклоняет колени, король покрывает ладонью

Правое ему плечо и, подъявши руку к молитве,

Благословляет Гавэйна брешью Божьего сына:

«Уговор у вас такой, ты ударишь его только раз,

Постарайся сильней садануть; коли сладишь,

То потом он тебя острием обиходит в ответ».

Сэр Гавэйн, сжимая секиру, ступает: зеленый

Просто и без промедленья его приветствует так:

«Давай уточним наш договор, а уж там и за дело.

Во-первых, ты вишь-ка, велишь как себя величать?»

«Звать меня Гавэйн, и я заклинаю тебя, зеленый,

Принять от меня подарочек межи плеч и темени,

Этой секирой, а там чему стать, тому судьбовать!

Через двенадцать месяцев день-в-день ты должен

Разить меня и с размаху развалить хотя пополам, —

Коли буду на свете, свижусь с тобой, а секира, небось,

И другая найдется.

И в ответ зеленый (змей!):

«Сэр Гавайн, как доведется

Бить меня – ты бей сильней!

Скоро ли! Мне аж неймется!»

«Поверь, продолжает Рыцарь, мне особо приятно,

Господин мой Гавэйн, от тебя принять гостинец,

Какой я выклянчил под кровлей этого короля.

Ты точно, до запятой и точки, повторил трактат.

Последнее: поклянись, что пройдешь все пути,

Найдешь меня, где б ни был под навесом неба,

И уплатишь сполна за условленный удар: уговор?»

«Уговор, – промолвил Гавэйн, – но позволь, подскажи –