Я уменьшенная и, к счастью, более изящная версия двадцатипятилетнего Декстера. У меня такие же серые глаза, будто в них вечно клубится сигаретный дым, грива темно-русых тяжелых кудрей, белоснежная кожа и тьма веснушек, что тянутся полосой от одной щеки до другой. Декс уверен, родители наградили нас внешностью истинных породистых англичан, аристократически бледных с чопорно вздернутыми острыми носами. Но я бы усомнилась в этой нашей «породистости» хотя бы потому, что временами Декстер ведет себя, как склочная соседская дворняжка. Впрочем, я тоже.

Стоя под напором горячей воды, я усиленно тру свои высушенные вчерашними слезами глаза. Я пролью их еще не мало, но рано или поздно этот гештальт должен будет закрыться. Хотя на данный момент перспектива оплакивать свою ушедшую любовь до слепоты кажется мне отнюдь не туманной.

Хорошо, что я заранее позаботилась о том, чтобы моя жизнь трещала по швам от дел и событий. Ведь я собственноручно заталкивала в нее всевозможные подработки, увлечения и знакомства, чтобы не осталось ни одной свободной щелочки, куда могла бы протиснуться моя тоска.

Фактически я побежала три года назад. И я бегу до сих пор. Моя жизнь – это забег наперегонки с тоской. В такие дни, как вчера, тоска меня обгоняет на две головы. В такие дни, как эта начавшаяся суббота, я отчаянно наверстываю упущенное, чтобы снова вырваться вперед.

Напор горячей воды слабеет, и я понимаю, что наш бойлер откровенно требует передышки перед заходом Лотти с ее копной длинных каштановых волос.

Мой путь в гостиную, совмещенную с кухней, выложен ремнем и парой мужских носков. В широкое окно хлещет яркий солнечный свет, затопляя все пространство вокруг: кремовый кухонный островок с осыпавшимся букетом роз на деревянной столешнице, белое пианино с закрытой крышкой, на которой распластался темно-синий галстук, пушистый небесно-голубой коврик на темном полу из орехового дерева, стеклянный столик, заваленный журналами и заботливо укрытый мятой белой рубашкой, торшер с высокой ножкой, на светильнике которого с комфортом расположился смокинг, и белая софа на изящных черных ножках, которую заполонил своим телом мой старший брат.

Его широко распахнутый рот гоняет туда-обратно воздух, который рвется на волю надломленным храпом. Декстер спит в позе морской звезды в одних брюках, свесив на коврик свою кудрявую голову. Один ботинок он оставил в коридоре, второй дотащил до окна.

Улыбаясь себе под нос, достаю из вазочки с орехами его телефон. Хочу сфотографировать этого «бычка», отгулявшего свадьбу лучшего друга. Но не фотографирую. На заблокированном экране маячит непрочитанное сообщение.

«Декс, ну как она?»

Это Дерек. Чувствуя, как холодеет затылок, поправляю полотенце и сажусь на подоконник. Пароль все тот же: дата рождения Элси.

«Они взяли Бекс четвертой подружкой!», – написал Дерек вчера утром.

«Я знаю», – ответил ему Декстер.

«Мне позвонить ей?»

«Зачем? Хочешь добить ее? Дерек, чем быстрее ты женишься, тем скорее вам обоим станет легче!»

«Значит, я все делаю правильно… да?»

И мой брат ответил ему: «да».

Дерек сомневался. Вчера он сомневался! И это Декстер велел ему двигаться вперед. Велел оставить меня в прошлом.

Я даже не помню, как одеваюсь, как собираю мокрые волосы в хвост, хватаю с вешалки плащ и сую ноги в белые кеды. Не помню, как моя рука взмывает в воздух и тормозит проезжающее мимо такси.

– Угол Итон и Лоундс Плейс, пожалуйста, – севшим голосом прошу я и откидываюсь на сиденье, закусив губу. В зеркало заднего вида ловлю на себе оценивающий взгляд таксиста. Я знаю, что он видит и что за немой вопрос застыл в его глазах. Что забыла в такую рань в Белгравии эта бледнолицая особа со спутанными мокрыми кудрями, уже образовавшими на футболке пятно? Я глубоко вдыхаю и смотрю на время. Руки мои трясутся, как у алкоголика.