– Да знаю. Ну, всего-то на бутылочку. Дай уж четырнадцать тысяч.

– Если б я знала, что пенсию скоро принесут, а то мы за сентябрь ещё не получали, и не известно, когда будет.

– Мы за август не получили. А так разве б я к тебе пришёл?

У тёти Кати на лице выразилась мука:

– Алексей Трифонович, четырнадцать тысяч я дам, но уж ты постарайся, чтобы Сашка сено привёз.

– Привезёт, ети его. Даже, если не дашь денег, всё равно привезёт. Разве ж я поэтому… Ух, – он махнул рукой, не в силах выразить своей готовности расшибиться в пыль ради неё с Александром Ивановичем.

Старушка стряхнула с ног сапоги и пошла в дом – ростом с воробья, одежды на ней больше, чем плоти.

А Александр Иванович продолжал:

– Да, Воркута! Наложила она на меня печать. Был у нас там один деятель – генерал Приморский… Нет не так… При… При… Вот чёрт, забыл… Ну бог с ним. Одним словом, большой начальник – занимался эвакуацией трофеев. Можешь себе представить, милый человек, сколько этих трофеев к его рукам прилипло! Когда его арестовали, два дня из дома барахло возили. Да, милый человек, на грузовиках как из магазина. Ага… Я его как-то спросил… Э-э-э. Подожди, как же его звали? Так… Геннадий Александрович? Нет не Геннадий… – Александр Иванович опять стал жевать беззубым ртом, но ничего не вспомнил. – Ну неважно! Я его спрашиваю: «Правда, что у вас при обыске двести пар ботинок нашли и восемьдесят костюмов? Зачем вам столько?» А он фыркнул как кот: «Дурак! Ты повращайся там, где я, тогда узнаешь зачем». Берии подарки делал, чтоб не трогал… Ага, из КПЗ Сталину письмо написал: просил учесть заслуги и сделать снисхождение. А Сталин наложил на его письме такую резолюцию: «Судить как сукина сына!»

– Х-х-х, – сморщил Алексей Трифонович свой круглый красный нос.

– Ага… «Судить как сукина сына!» – повторил, тоже смеясь, Александр Иванович.

– Ладно, хватит тебе! – сердито сказала тётя Катя, выходя из дома. – Вот, Алексей Трифонович, четырнадцать тысяч. Пересчитай.

– Зачем? Я и так верю.

– Ну, значит мы договорились?

– Конечно, Катерина, завтра к вечеру жди, – и Алексей Трифонович отправился за вожделенной бутылкой.

Александр Иванович посмотрел ему вслед, вздохнул и произнёс философски:

– Да, сказано в писании: «Всё возвращается на круги своя. Все реки текут в море, а оно никогда не переполняется. Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться».

– Ты бы лучше навоз убрал, – сказала на это Катерина Ивановна и пошла доить коров.

Она управилась, стала смотреть программу «Время», но ничего не понимала. Слова скользили, не задевая сознания.

Чувствует – не привезёт Сашка Ивкин никакого сена. Алексей Трифонович выпьет и заспит своё обещание и не скажет ничего своему сыночку. И как долго ей тогда пасти своих коров? А непогода настанет? А что будет, когда снег ляжет? Ни Сашкина отава, ни обещанная солома не помогут.

Быков можно будет зарезать только в середине ноября или в декабре, когда ударят настоящие морозы. На соломе от них ничего не останется. Коровы уйдут в запуск, какое там молоко – были бы живы. Они и сейчас-то голодные, хотя с пастбища пришли. Что они там ели? – Сухую старюку. Молоко уже сейчас наполовину срезали.

По улице идёшь – у всех сено на стайках. А она чем хуже? Или меньше других в жизни трудилась? Тридцать восемь лет стажа! Ещё до войны окончила лесотехнический техникум. Всю войну работала в леспромхозе в Томской области: холод, голод, волки, медведи. В начале пятидесятых, когда началась целина, приехала сюда на степной простор, под горячее солнце. Узнали, что у неё есть образование, предложили стать заведующей складом стройматериалов. Так и проработала там двадцать пять лет.