– Да уж эту итинлингенцию, хрен поймёшь… но старуха-то крепка.

– А то, из живодёров-фабрикантов родом, с соседями знаться ни-ни. Гордая, на кухне почти не готовит, только зря место занимает! Опять же выпить в праздники, спеть там частушки или сплясать топотушки со всеми, это ей западло. Мамзель из себя корчит, по театрам да по филирамониям шастает. Спрашивала недавно такую же мымру из седьмой, была ли та на вирнисаже…

– А чё это такое?

– Да так, культурное мероприятие… Там поэты выступают, художники. Видели мы эти вирнисажи, ходили в культпоходы – одна тоска. То ли дело кино, а уж совсем хорошо – телевизор. Вот ты ко мне на телик ходишь?

– Хожу.

– Правильно, и ты, и твои пацаны смотрят, а мне не жалко. Мы работяги народ простой, даже разъехавшись, будем дружить. Опять же выгода и понимание: женщины карамели сосут, мужики пивко потягивают, хорошо. Не то что эта вобла сухопарая, одна из первых телевизор купила, а посмотреть не даёт. Не зря её из партии вышибли. О, вспомни про говно… вот и оно. Офигеновна, тебя за что из партии-то вытурили?

– Вас это не касается.

– Да ты не серчай, мы по-доброму, по-суседски. Стопарик налить? … У какая, сопит и молчит. Ну, как знаешь, а мы махнём с устатку… Небось, поперёк линии шла, как мы понимаем… Только напрасно старалась, мы вона какую немецкую глыбу одолели. Победители, не то, что твой Эрька.

– Это вы победители, вы пороха не нюхали, а Эрнст воевал…

– Со шмайсером в руках. Мы-то может, и не воевали, мы на секретных предприятиях трудом победу ковали, в предателях не числимся и почётными грамотами к праздникам награждены. Квартиры, не чета некоторым, нам дадут отдельные. Ты-то, поди, надеешься, как и мы, отдельную отхватить? А, старая, чё молчишь?.. Хрен тебе, а не отдельную. Напились твои дворяне нашей кровушки.

– Мы не из дворян.

– Ишь ты, «мы» !.. «Мы, Николай второй». Не дворянка, так иксплуататорша. Твой Эрька, небось, хотел вернуть свои фабрики, а его цап-царап да в воронок, не смей, мол, народ грабить. Ты, старая, такая же гнида, прятала свого ублюдка, когда он сбежал.

– А вы своего сына не прятали бы?

– Наши дети, будут честные работяги, нам институтов не надо. Честно надо жить, по совести, простых людей уважать, а не строить из себя интилигенцию.

– Как же, лучше на общей кухне водку пить и туалеты обгаживать.

– У-у ты какая! Чистюля!.. Вот как из тебя прёт нутро буржуйское! Видел, Вова?… Сколько волка не корми, а у ишака хрен толще… Ничё, будешь всю жизнь в коммунах на засранные толчки садиться. Это тебе наказание такое, за грехи предков… Наливай, Вовчик, скоро наши анаконды приползут, не дадут отдохнуть, как следует.

– Арктида Афиногеновна, я извиняюсь, я человек новый и никак не пойму, почему ваш сын против советской власти пошёл? …

– Ты чё её спрашивать, ты меня слушай, космополиты они недобитые, перекрестились в Социндустриевых и думают, спрятались. Только от народа ничего не скроешь, он всё видит, народ наш… Мы милитаристов в коммунизм не пустим. Понял, Вова?

– Погоди, Миша. Арктида Афиногеновна, такая жизнь вокруг хорошая, а вы назад смотрите, нехорошо это. Вот я, простой рабочий человек, из крестьян, за советскую власть, а ваш сын, который забесплатно в институте учился, против. Как это понимать?

– Что же вы из крестьян в рабочие пошли?

– Дык голодно в деревне-то, и паспортов не дают. Вот я после армии, по набору… Нет, мы не о том. Почему ваш сын…

– Нет у меня сына, сдала я его. Написала заявление в милицию…

– Во, сучка старая! То прячет, то сдаёт. Потому-то вы, буржуи, загнивающий класс. Век вам в комунах коротать, за грехи свои. Ты, Вовка, деревня тёмная, она тебе и не то набуровит, а меня не проведёшь. Жаль разъезжаемся, не-то я бы ейную комнату занял, когда её наше государство в фанерном ящике похоронит. Даже тут пытаются на чужом горбу… Захребетники, хорони вас за наш счёт. Наливай, Вова, и я пошёл, нечя тут с этой лясы точить… Не, сперва унитаз обоссу, бушь знать, гнида царская, как зазря рабочий класс поганить. Революцию они нам устроили, умники…