– Другой он. Броньке надо в революцию родиться, вот бы накуролесил, сто лет не разгрести. Только бодливой корове, бог рога не даёт.

– А я? Я лучше Броньки?

– Смотря кому. Все мы думаем, что лучше других, однако, другие думают так же, как и мы. Человек предполагает, Бог располагает. Взять цыган – ленивые, хитрые, тупые, вороватые, а живут и живут. При фараонах жили! Где теперь фараоны? Вон цыган Володька Пулькач: круглые сутки пьяный, семерых наплодил, нигде не работает и живёт не хуже нас. Хотя я, и любой другой человек скажет, что мы лучше Пулькача.

– Пап, но ты же лучше, ведь, правда?

– Потому-то мне бог детей не даёт, – Адам сумрачно достал мятую пачку «Шахтёрских», молча раскурил папиросу.

– А мы, а я, пап?

– Ладно, Вань, ты меня меньше слушай, ничтожный я человечишко, болтаю тут всякую ерунду. Пойду маму встречу, а то ей страшно ночью со смены возвращаться. Завтра сходим в раймаг, телевизор купим, нечего тебе по соседям бегать.

– Ура!

Ване очень хотелось жить в достатке, в почёте и уважении. Глядя на родителей, которых очень любил, Ванёк внутренне содрогался. Неужели и ему придётся вот так же кормить свиней, копать огород, ходить каждый день на работу, чтоб получать несчастные гроши? А как иначе, не воровать же? Бронька попробовал… спасибо советской власти, не посадили. Лучше самому сажать, чем от других зависеть. Эх, Бронька!

Хорошо детство со старшим братом за спиной! Бронислав Ванюшку никогда в обиду не давал. Как-то на речке Мишка Фына, у которого отец в тюрьме сидит, выбросил Ванину удочку и весь улов в речку. Просто так, озоруя, чтоб перед своими друзьями выпендриться. Бронька в это время с другими пацанами ушёл в сад Завадских, урожай проверить. Натырили полные пазухи, пришли на берег, а там Ванёк хнычет, а Фына со своими друзьями весело в заводи плещется. Пока выясняли, что к чему, Мишка накупался, сел на бережку в карты перекинуться. Играют, курят, матерятся, всё путём, всё, как всегда. Бронька прихватил булыгу, подошёл к картёжникам. Те – ноль внимания.

– Фына, ты чё брата обидел?

– Пошёл ты, пшек, к ксендзам облатки хавать… – Бронька саданул камнем по Мишкиной башке. Игроки оторопело вскочили и, встав полукругом, заинтересованно ждали развития стычки. У Фыны папироса на губе висит, по морде кровь юшит, зенки побелели от злости. Он достал финак с наборной рукояткой и медленно пошёл на Бронислава. – Ну, сука, щас, бля, прирежу.

– Попробуй. – Бронислав вытащил из-под рубахи начищенный до блеска наган, взвёл курок и тоже ступил на шаг вперёд. Фына остановился.

– Ты чё, кацапчук, ржавой фузеей на понты берёшь?

– Лезь, падла, в воду, доставай удочку!..

Они стояли друг против друга долго, упрямо, пока остальные пацаны не нашли зацепившуюся за ивовый куст удочку и не отдали Ване. Ванюшка взял брата за руку, потянул домой. Сплюнув на землю, Бронька подчинился младшему. Фына, с облегчением спрятал финак в рукав, высморкался и пошёл со своей ватагой в лес. Бронькин наган, остановивший Фыну, был со сточенным бойком и негодными патронами. Стрелять не мог, но Бронька так не считал. Он верил, что револьвер, невзирая на всякие законы физики, по законам чуда, мог выстрелить. После стычки с «малохольным Бронькой» Фына с младшими пацанами не больно-то связывался. К тому же, вскоре он умер… не умер, его как бы зарезали, врачи на операционном столе.

На призывной комиссии у Фыны обнаружили грыжу и направили в районную больницу на операцию. Прооперировали, вроде успешно, а он скончался, не приходя в сознание. Народ тихо возмущался, сваливая и врачей и районное начальство в одну кучу. «Вот и лечись у этих коновалов. Жалко пацана и мать его несчастную! Мало того, что мужа посадили, так и сына сгубили. Вот так с нами, с простыми. Сами-то, небось, по областным больницам и санаториям лечатся, на легковых машинах раскатывают, плащи кожаные носят, рожи сытые аж лоснятся…»