Мансу часто поворачивался к Луцию и рассказывал пришедшие ему на ум истории о фараонах, о каких когда-либо слышал. С гордостью заявил, что бывал у пирамид, ходил с другими любопытствующими чужеземцами, из греков. А ещё говорил, что внутри пирамид до сих пор скрыты усыпальницы древних богов-царей.

Луций не понимал проводника, а Бадру, чуть приотстав на своём верблюде, пересказывал всё, что тот говорил, по-гречески.

Мансу махнул рукой в сторону долины, похожей на вздыбленное от волн море.

– Он говорит, что давным-давно здесь находился дворец небесного бога, ставшего для людей первым царём, – сообщил Бадру. – Дворец имел тысячу комнат, соединённых тысячей коридоров и проходов. Случайному человеку выбраться было невозможно. Он погибал от голода и страха.

Луций улыбнулся.

– Я читал у Геродота, что подобный дворец греки называли Лабиринтом. Был ещё один такой дворец, на Крите. Возможно, оба строили одни и те же люди. Я помню, что критский Лабиринт разрушился в результате землетрясений. Спроси, что Мансу слышал об этом. Куда делось египетское чудо?

Вопрос не смутил проводника.

– Я слышал от старейшин, что дворец разрушил бог после того, как люди перестали приносить ему дары. В один день не оставил камня на камне и поднялся на огненной колеснице в небо. Ветер времени, дневная жара и ночной холод превратили каменные обломки в песок.

Шаг за шагом небольшой караван преодолевал пустыню, и узнаваемые очертания Великой пирамиды и двух других – меньших размеров – возникли на горизонте. А когда люди приблизились, их встретил строгий страж Гизы – скальное изваяние Сфинкса, рядом с которым Луций почувствовал в груди смятение. Показалось, будто каменный монстр спросил: «Зачем потревожили мой покой?»

Хайремон, заметив состояние компаньона, попытался отшутиться:

– Смотришь – и сразу вспоминается Софокл. У него в «Эдипе» на дороге к Фивам поселилось крылатое чудовище с головой человека, телом льва и хвостом быка, убивавшее путников. Не этот ли Сфинкс? Ведь если верить великому поэту, чудовище исчезло, как только Эдип разгадал его загадку.

– Думаю, он самый, Хайремон! Под Фивами Сфинкс от отчаяния кинулся со скалы и разбился. – Луций вознёс руки к изваянию. – Теперь вот он!

– Но если для греков имя Сфинкс означает «душитель», для египтян он – Хор-Эм-Акхет, иначе «живой образ Гора», – вступил в разговор Бадру. – Он первый, кто приветствует восходящего бога солнца Гора. Видите? Лицо его смотрит на восток.

Луций неспешно обошёл вокруг обветренной скалы, обозначавшей узнаваемый силуэт Сфинкса. Юноша представил, сколько труда пришлось вложить людям, чтобы осуществить то, что было зачем-то и кем-то задумано. Сначала делали глубокую траншею вокруг скалы, оставляя нетронутой наибольшую часть по центру. Откалывали от этой части кусок за куском, тщательно соизмеряя удары медными зубилами и молотами, отпиливали двуручными пилами…

Мансу, видя интерес римлянина к каменному изваянию, заговорил. Бадру перевёл:

– Хор-Эм-Акхета сотворили небесные боги, когда поняли, что люди стали забывать дорогу в храмы, почитать богов и вместо этого устраивать войны ради выгоды. Боги хотели, чтобы дурные нравом люди, увидев Хор-Эм-Акхета, вспомнили об их заветах. Каждый раз, когда случаются войны, под грузом разрухи, бед и несчастий Хор-Эм-Акхет становится тяжёлым и погружается в песок. Чтобы спасти мир от большой беды, людям приходится с трудом откапывать его. Но однажды может случиться, что он скроется окончательно, и тогда боги отвернутся от людей.

– Люди понимают, для чего они это делают?

– Они хотят, чтобы Хор-Эм-Акхет всегда помогал Ра освещать египетскую землю солнечными лучами. Иначе злые духи захватят на земле власть, и в мире наступит хаос. Будет конец Света, если люди не придут к нему и не откопают.