. Более того, Аль-Марвази (конец XI – начало XII вв.) и Мухаммед Ауфи говорят о том, что правом наследовать имущество главы семьи обладали у русов, в первую очередь, женщины (дочери), в то время как сыну доставался в наследство все тот же меч: «Они [росы] многочисленны и рассматривают меч как средство существования. Если умирает у них человек и оставляет дочерей и сыновей, то все имущество достается дочерям, сыновьям же дают только меч и говорят: «Отец твой добывал себе добро мечом, следуй его примеру»38. А это уже – указание на наличие пережитков матриархата у русов. Правда, в дальнейшем, в статьях «Русской Правды» эта норма претерпит значительные изменения.

Совершенно иной обряд погребения знатных русов описывает Ибн Фадлан, а вслед за ним – Аль-Истахри, Аль-Идриси, «Худуд ал-Алам» и Ибн Хаукаль. У последнего, в частности, описание краткое, но ёмкое: «Рус есть народ, который сожигает своих мертвецов. С богатыми же из них сожигаются их жены для блаженства их [имеются в виду мужчины, как и у славян] душ»39.

А вот «Книга Ахмеда Ибн Фадлана» описывает обряд погребения холостого знатного руса куда более подробно, превращая это действо в своего рода свадьбу. Выбором «невесты» для умершего занималась его семья, но последнее слово оставалось всегда за самой новобрачной, являлось сугубо добровольным делом: «Если умрет главарь, то его семья скажет его девушкам и его отрокам: «Кто из вас умрет вместе с ним?» говорит кто-либо из них: «Я». […] Большинство из тех, кто так делает, – девушки». Но, назвавшись невестой добровольно, отказаться от своих слов девушка не имеет права. В дни, когда идут приготовления к погребению, «невесте» оказываются такие же почести, как если бы она выходила замуж за живого человека: «А девушка, которая сожжет сама себя с ним в эти 10 дней пьет и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями и, так нарядившись, отдается людям»40. Обряд совокупления родственников (и не только) умершего с его невестой, по Ибн Фадлану, – неотъемлемая часть посмертного свадебного обряда русов: «А девушка, которая хотела быть убитой, разукрасившись, отправляется к шалашам родственников умершего, ходя туда и сюда, входит в каждый из их шалашей, причем с ней сочетается хозяин шалаша и говорит ей громким голосом [видимо для того, чтобы слышал умерший]: «Скажи своему господину: «Право же, я совершил это из любви и дружбы к тебе». И таким же образом, по мере того как она проходит до конца шалаши, также остальные с ней сочетаются». По мнению А.П.Ковалевского, этот обряд – пример переживания группового брака у русов41.

Но вот на десятый день покойник извлечен из временной могилы и помещен в шатер на подготовленной к сожжению ладье. К кораблю подводят невесту, мужчины берут ее на руки и трижды поднимают выше палубы корабля. Она же в это время произносит ритуальные слова: « […] Вот я вижу своего отца и свою мать», – и сказала во второй раз: «Вот все мои умершие родственники, сидящие»42. Родители и родственники девушки упоминаются здесь не случайно. Поскольку обряд похорон руса представлял собой свадьбу, то девушка через него становилась законной женой умершего. Следовательно, на «свадьбе» необходимо присутствие и родственников со стороны невесты, и если бы она их не «видела», и они не оказались находящимися где-то вместе с ее будущим мужем, свадьба, пожалуй, не состоялась бы.

А. П. Ковалевский считает, что эта девушка не могла быть рабыней покойного, так как, в противном случае, никого из окружающих русов не интересовали бы её родственники (которых, возможно, «новобрачный» убил при захвате её в рабство)