Современный человек от мира вовсе не свободен, как раз наоборот. Потеря дома и утрата семьи означает для него утрату последнего островка в мире, где он мог быть свободен, мог быть самим собой. Утратив дом и семью в их глубоком метафизическом смысле, человек оказывается целиком, без остатка, погруженным в стихию социального ангажемента с непрерывной сменой ролей и масок, где уже не остается места и времени побыть самим собой – наедине ли с самим собой, или наедине с тем человеком, который образует с тобой единство жизни и единство судьбы.

Потому так остро встает для современного человечества тема семьи – единственно возможного для современного человека «первичного лона бытия». Семья, основанная на супружестве, в качестве такого лона гораздо менее устойчива, чем «дом» или, тем более, «род». Эта неустойчивость представляет собой очевидную опасность, но, в то же время, такая семья открывает возможность и для наибольшей духовной глубины.

Теперь нам предстоит рассмотреть, каким образом происходило историческое формирование этих онтологически значимых культурных форм. Каким образом родовой быт оказался переработанным в феномен дома, каким образом вокруг этого нового центра индивидуального и общественного бытия, вокруг OIKOS'a («экоса», произнося по-новогречески) складывается и ЭКО-номика, и ЭКО-логия человека.

§ 2 Начало семьи в истории

Приступая к рассмотрению истории семьи и брака, мы сразу же оказываемся в весьма непростом положении. Начинать историческое изложение необходимо ab ovo, с тех первичных, исходных форм семейно-брачных отношений, которые человечество имело в самом начале своей истории. Затруднение с освещением этой первичной истории человечества коренится в том, что наука не располагает, да, видимо, и не будет никогда располагать достоверными фактами об этой истории. Появление на определенном этапе жизни человечества рисунка, а затем письменности впервые дает надежную почву для научного анализа. И, главным образом, о возможности научного исследования можно говорить уже по отношению к письменному человечеству, поскольку рисунок дает лишь косвенную информацию о жизни человека той эпохи, свидетельствуя, например, о высочайшем уровне развития художественных способностей уже в эпоху верхнего палеолита.

Кроме того, археологические данные о раннем человечестве (каменного века и ранее) относятся в первую очередь к религиозной жизни: погребальный ритуал, данный в захоронениях, священные изображения в замурованных пещерах верхнего палеолита, культовые фигурки, сооружения мегалитической культуры и т.д. По этим находкам можно судить об уровне технического развития человека, иногда и о способах добывания пропитания, но нет никакой возможности сделать выводы ни о степени развитости языка, ни о характере музыкальной культуры тогдашнего человечества, ни о формах взаимоотношений людей в коллективе. Единственные данные, которые археология дает для построения предположений о характере коллективной жизни, это вывод о примерной численности первобытных коллективов: от 10 до 15 человек. Есть все основания приписывать этому коллективу некую систему внутренних кровнородственных связей и рассматривать, таким образом, его как семейную группу.

Об этом же говорят и этнографические данные. «Элементарной клеткой общественной структуры у тасманийцев (как пишет автор несколько выше, «тасманийцы, быть может, единственное общество, сохранившееся к началу европейской колонизации на стадии развития, соответствующей позднему палеолиту»^>5 – А.А., С.А.), как и у других охотников и собирателей в эпоху, доступную этнографическим наблюдениям, была семья»