То же самое мы можем видеть и в древнееврейском языке, в котором, насколько нам известно, также отсутствует аналог современному понятию «семья». И в Ветхом Завете, и современном иврите семья обозначается словом bayit – дом (реже словом ‘ēda или ‘ădah – община, род, и производным от него 'adāhî – близкие, члены рода). Так же, как и греческий oikos, еврейский bayit охватывает достаточно широкую область смыслов: это и жилище, и семья, и женщина как воплощение семьи, и народ Израильский, и род как отдельная ветвь этого народа.

Точно так же, как в свое время синкретизм родовой жизни дифференцировался, породив внутренне сложную социальную структуру, современный мир демонстрирует процесс внутренней дифференциации «дома», как формы существования первичного лона человеческого бытия. «Дом» в этом качестве распадается и прекращает свое существование, давая, может быть, начало чему-то совсем иному.

Пожалуй, именно XX век бурной урбанизацией и повышением социальной мобильности положил конец потомственному, родовому дому. Даже уже в прошлом поколении (если не в двух) дом как родовое гнездо, дом, ведущий свое существование от дедов, имеющий некий сложившийся в поколениях уклад жизни, дом, образующий своими стенами, двором, закоулками, своими запахами и звуками некую малую и предельно родную родину, – такой дом является уже реликтом. Концепт «родительского дома» остался весьма значимым для современных людей, сохраняется понимание, что это «начало начал», но теперь это уже «в жизни моей надежный причал». То есть человек уже там не живет, он от этого причала ушел в свободное плаванье. И хотя «так прекрасно возвращаться под крышу дома своего», но эти возвращения всегда имеют характер отдыха, «каникул» от жизни, а сама жизнь протекает не на этом «причале», а в бурном море жизни.

В некотором смысле современность потеряла Дом, выпала из этого родового гнезда. Современные люди по большей части живут не в домах, а в квартирах, по крайней мере, те люди, которые, действительно, живут «по-современному». Но даже и те, кто сегодня имеет собственный дом – сельскую ли «избушку», или «новорусский» особняк, – имеют его как личную собственность, а не как родовое достояние. Как правило, это не родительский дом и не дом, который будет оставлен детям, не тот дом, в котором в одну расширенную семью объединены хотя бы три поколения хозяев, парочка «бедных родственников» и прислуга, которая еще деду служила и отца нянчила, а теперь в воспитании детей играет немаловажную роль.

Современные люди, как правило, стремятся иметь дом, но даже для тех, кому это удается, дом не делается осью бытия и связью поколений, он не становится тем местом, откуда бытие человека прорастает, откуда оно наливается силой. Семенем человеческого бытия дом в современном мире уже практически не может быть. Точнее сказать, былой патриархальный «дом» в современном мире превратился в дом семейный, и главный акцент переместился с «дома» на семью, называемую «нуклеарной» – родители и дети. Семья эта чаще всего имеет, конечно, дом – и в материальном смысле жилища, и в духовном смысле, как некий домашний уклад и связи с родными людьми, однако, ни эти связи с родственниками и знакомыми, ни, тем более, жилище не образуют уже для человека главной оси его бытия. И даже нуклеарная, супружеская семья переживает в настоящее время кризис, отмечаемый всеми исследователями.

Было бы не совсем верно сделать отсюда тот вывод, что, если современный человек «потерял дом», «выпал из гнезда», то он, следовательно, стал неким странником в мире, не имеющем пристанища. Это верно только отчасти. Феномен странничества предполагает свободу по отношению к этому миру, вследствие укорененности в мире ином. Странник не имеет своего дома среди человеческих домов, именно потому что его дом гораздо более велик и широк. Взгляд странника спокоен, потому что в некотором смысле он везде – у себя дома, а точнее – на пути к своему истинному дому. Странничество рождается из обретения высшего и вечного дома, это обретение дает и мудрое спокойствие духа, и готовность сознательно отказаться от земного дома.