— Как вернемся из Москвы, заберем.

— Ему там хорошо. Нравится.

— Дома, с тобой и со мной, ему нравится больше.

— Правда? Тогда где ты был весь вчерашний день, пока он спрашивал у меня, где папа? М? Мне надоело врать сыну.

— Я работал.

— В горизонтальной плоскости, судя по всему, — не могу сдержаться от усмешки.

— По себе не суди.

Князев припечатывает меня словами и направляется к двери.

Задыхаюсь от поднимающейся внутри волны возмущения и, ускорив шаг, нагоняю Мишу на крыльце.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что работал. Мне сколько раз еще повторить? Чего ты от меня хочешь?

— Развод!

Миша молча обходит меня стороной и садится в машину. Заводит двигатель и ждет. Смотрит только исподлобья.

Сажусь на пассажирское, резко тяну ремень, но он не поддается. Бешусь от этого еще сильнее. Когда наконец пристегиваюсь, бросаю сумку на заднее сиденье и складываю руки на груди.

Первые километров тридцать мы едем молча, под звучащую из динамиков музыку.

Когда по радио включаются новости, Миша делает чуть громче. Внимательно слушает минут пять, а потом меняет волну.

— Почему мы не можем нормально общаться? — устало накрываю лоб ладонью, откидываясь затылком на подголовник.

— Каждый раз, когда я пытаюсь, ты сначала устраиваешь истерику, а потом сбегаешь. В лучшем случае.

— А в худшем?

— А в худшем молчишь и делаешь вид, что меня не существует, — Князев бросает на меня взгляд, но быстро возвращает его к дороге, перестраиваясь на соседнюю полосу.

— Потому что ты меня не слышишь. Ни разу не услышал за семь лет. Ни разу!

— Бардачок открой.

— Зачем?

— Просто, блин, открой бардачок и возьми оттуда папку.

Делаю, как он говорит, вытаскиваю черную папку.

— Что там?

— Посмотри сама.

Быстро листаю страницы, недоверчиво рассматривая фото, и кошусь на Князева.

— Что все это значит? — сглатываю, чувствуя дрожь в пальцах.

Князев делает глубокий вдох, а потом съезжает с дороги в поворот на какую-то деревню или поселок.

Остервенело перелистываю страницы. Снова и снова.

Там счета, переводы. Имена.

Влада, моего отца. Суммы с переводами. Выписки со счетов. Адреса.

Какие-то бумаги на бизнес-проект, первоначальный капитал которого равен той сумме, что ушла со счетов моего отца Владу.

Папа даже не скрывал ничего. Все проведено по-белому.

— Это, — Миша тычет пальцем в лист, — то, сколько за тебя заплатили. Кто и кому, ты видишь. А это, — тычет уже на следующую страницу, — результаты выгодной сделки.

— Зачем ты мне это показываешь?

— Окончательно развеиваю все сомнения. Жалею, что не сделал этого раньше.

Князев отворачивается и раздражающе барабанит пальцами по рулю, пока я снова и снова перечитываю бумаги, что он мне подсунул.

Получается, Влад уехал в Москву за несколько дней до моей свадьбы. Продал все, что у него было в нашем городе, то есть небольшое помещение, где он делал фото на документы. А потом открыл в столице фотостудию.

Он сам продал. Везде его подписи. Все деньги поступили на его счета. У него никто ничего не отбирал.

А судя по тому, что на деньги, вырученные с продажи квартиры родителей, он приобрел им дом в деревне Московской области, у них тоже все прекрасно.

Ладно, пусть так. Пусть Влад меня продал. Это ранит. Нет, это убивает.

Второй раз за жизнь почувствовать себя товаром — это уже слишком. Только вот эта информация ничего не меняет.

— Зачем ты мне это показываешь? Какой в этом смысл? — бросаю папку обратно в бардачок. — Разве тебя это как-то обелит? Он продал, ты купил. Все, как вы любите.

— Когда пойдешь сегодня к своему адвокату, просто имей в виду, что пока я все равно не дам тебе развод. Когда-то меня купили так же, — кивает на бардачок, — как его. Только на других условиях. И пока изменить я их не могу.