— будто искали в ней силу, которой ей самой уже не хватало. Рядом стоял мой младший брат, маленький защитник, готовый подставить плечо, хоть сам был еще ребенком. Вопреки обстоятельствам моя грудь наполнялась гордостью за них обоих.

Когда за последней гостьей наконец захлопнулась дверь, я глубоко вздохнул, будто впервые за весь день позволив себе расслабиться. Лбом прислонившись к прохладному дереву, я закрыл глаза и вспомнил, как дедушка учил меня дышать глубоко, когда мир вокруг становился неподъемным. Вдруг пальцы сами потянулись к телефону – янадеялся увидеть сообщение от Селены. Но экран оставался пустым, так же, как и мои надежды на ее ответ. Я облажался…

В памяти всплыл образ Селены, стоявшей рядом с Энни, женой ее отца, которого не было на кладбище во время церемонии прощания с дедушкой Луисом. Черное платье с рукавами-фонариками и белоснежный воротник, подчеркивавший ее бледность. Светлые волосы, собранные в хвост и перевязанные тонкой атласной лентой, блестели на солнце, словно золотые нити. Когда гроб дедушки опускали в землю, я заметил на ее лице печать глубокой скорби, но всякий раз, как наши взгляды встречались, она одаривала меня мягкой, сочувственной улыбкой. Эта улыбка, как лучик света в темной комнате, согревала мое сердце, давая надежду, что, возможно, не все потеряно.

Я не прикасался к ней, но мог чувствовать ее поддержку и любовь каждой клеточкой своего тела, и это причиняло боль. Боль от осознания, что последние дни я вел себя как придурок и совершенно не заслуживал ее любви. Мы не виделись с Селеной с тех пор, как я уехал с командой на сборы в Малагу. Тридцать восемь долгих дней. Дней, которые показали мне, насколько я привязан к этой девушке, что принадлежу ей целиком и полностью.

Но этих дней оказалось достаточно, чтобы уровень сахара в крови деда взлетел до критической отметки, лишив его всяких шансов на спасение. Он впал в кому и провел в этом состоянии семнадцать мучительных часов, прежде чем навсегда покинул нас, оставив зияющую рану в моей душе и непомерный груз вины.

Мне следовало быть рядом с ним в последние мгновения, как он был рядом со мной всю жизнь, с самого первого дня. Но я не успел. Я подвел самого близкого человека, а когда, войдя в палату, увидел Селену, державшую его за руку, единственное, о чем я мог думать – это упущенный шанс. Это должен был быть я, а не она, не кто-то другой.

Селена заметила меня и, отпустив руку дедушки, бросилась ко мне, заключив в объятия. Но вместо того, чтобы принять ее тепло, я совершил самую большую ошибку в своей жизни – оттолкнул ее и попросил уйти. Сейчас даже трудно понять, что тогда на меня нашло. Я хотел, чтобы она осталась, но голос не слушался, тело отказывалось двигаться. Когда она, с болью в глазах, развернулась и собралась уходить, я почувствовал, как что-то внутри меня сжалось. Она смотрела на меня, ожидая, что я попрошу ее остаться, но я молчал.

Закрыв глаза, я снова видел в ее взгляде боль, когда она отступала назад, еще надеясь, что я передумаю. Сердце разрывало от желания сделать это, но я не сдвинулся с места. Молча возводил между нами стену, не позволяя ей быть рядом в самый тяжелый момент, хотя именно тогда нуждался в ней больше всего.

– Милый, ты в порядке? – прозвучал тихий голос мамы у меня за спиной, и ее рука легла на мое плечо.

– Да, – ответил я, пряча телефон в задний карман джинсов. – Все нормально. А ты как? Держишься?

Она мягко улыбнулась и провела рукой по моей щеке.

– Мой маленький мальчик уже совсем взрослый. Я так горжусь тобой.

От этих слов по телу пробежал холодок, но я промолчал. Мама выглядела уставшей, ей нужен был отдых.